ОКНА С ЖЕЛТЫМИ ЗАНАВЕСКАМИ



История тридцатилетней девушки Лизы, которая возвращается в свой отчий дом спустя двадцать лет отречения. Ведя с собой монолог,  девушка пытается разыскать в себе силы, чтобы забыть и простить. Не погубят ли воспоминания о причиненной ей когда-то боли окончательно её душу? 


"Уста свои открывает с мудростью,
и кроткое наставление на языке ее"

Библия. Притчи 31:26



                                                                     П Р О Л О Г

     С появлением на свет, человек находится на границе между животным и человеческим миром. Природа как-бы открывает перед ним две двери, предоставляя право выбора – остаться ли на первородном животном уровне, или же, взрастив в себе высшее проявление человека – духовность, найти свое предназначение в мире людей.
     В животном мире особи передают своим новорожденным детенышам основные жизненные навыки к адаптации и выживанию в агрессивной дикой среде. В дальнейшем это послужит им, чтобы прокормить и защитить себя и своё потомство. В мире же, где правит человек, помимо основных навыков, он получает еще и духовное наполнение, и задача родителей состоит в том, чтобы уравновесить в нём эти два начала. 
     Лишь тогда этот симбиоз живой плоти и тончайшей душевной материи может называться человеком.

  
                                                                 Глава первая



Мои пальцы коснулись холодной связки ключей, и я впервые за несколько дней, осознала, что обратного пути у меня нет - пора уже смириться с происходящим в моей жизни, и отпереть эту пустующую уже несколько месяцев квартиру. Я несколько раз подходила к дому, не решаясь в неё зайти, разрываясь в своём нежелании встречаться с мучительными воспоминаниями прошлого и жалостью к себе. Эти чувства тянули меня в разные стороны, не позволяя принять окончательного решения. Еще ранним утром я приехала сюда и на протяжении четырех часов сидела на полуразрушенной детской площадке, пытаясь набраться смелости, чтобы переступить порог пятиэтажного здания, который когда-то был моим отчим домом. И всё же, проделав титанические усилия над собой и преодолев небольшой дворик, я наконец-то приблизилась к третьему подъезду, который был щедро обклеен разными цветастыми объявлениями. Они зазывали посетить маникюрный салон «мадам Франциски», заглянуть в интернет магазин товаров для дома, и даже побаловать себя пиявко - терапией, что, естественно, стоит недешево, и, которую, можно, по их утверждению, никогда в своей жизни и не попробовать до наступления «конца света». С твердым убеждением того, что конец света это всего лишь выдумка людей с богатым воображением, я впервые за все это время смутно улыбнулась, и хотела было открыть эту железную дверь, как вдруг, к моему большому огорчению, я обнаружила, что она заперта. Хаотично пытаясь сообразить какой же номер набрать, чтобы меня впустили, я принялась нажимать на все кнопки домофона.

-Что вам здесь нужно? - Первое что я услышала, оказавшись возле квартиры № 53. Оглянувшись назад, я увидела старушку, которая, должно быть и открыла мне дверь, а теперь любопытствует кто же я собственно такая. Она, невнятно шамкая своим беззубым ртом, что-то бормоча и меняясь в лице, медленно спускалась ко мне, держась обеими руками за перила.

-Бог мой, должно быть, вы ее знаете? Я наблюдаю из окна за вами все утро, и только лишь поэтому я вам и открыла дверь, - сочувственно сказала мне она и поправила свою пеструю косынку украшенную вышитыми маками.

-Спасибо вам, - холодно ответила я, давая понять, что не имею ни малейшего желания вступать с ней в полемику.

-Я смотрю на вас, и думаю, а вы случайно не дочь, этой, несчастной?

-Нет.

-Но, вы, мне очень ее напомнили.

Испугавшись того, что она могла меня узнать, я принялась открывать замок, чтобы скорее попасть в квартиру и избавиться от общества, этой назойливой женщины.

-Наверное, Вы меня с кем-то путаете.

-Это уж точно нет, у Вас взгляд такой же, как у нее.

-Говорю Вам, я не понимаю о чем Вы, уходите.

Разозлившись, я огрызнулась, и в очередной раз отчаянно попыталась просунуть ключ в замочную скважину, которая настойчиво мне не поддавалась.

-Я то уйду, уйду, все меня то и дело куда-то гонят, но я ведь никому не мешаю. Мне просто интересно знать, действительно ли вы…?! - Оказавшись за моей спиной, быстро проговорила бабушка, и с каждым сказанным словом проникаясь ко мне все большим сочувствием. Об этом твердил ее теплый голос, который стал звучать с неподдельным участием, тем самым раздражая меня еще больше.

-Должно быть, Вас гонят потому, что вы суете нос не в свои дела,- не дав ей договорить, выпалила я, сама от себя такого не ожидая. Но, женщина, похоже, даже не думала уходить, она все смотрела и смотрела на меня, периодически вздыхая и покашливая, рассказывая все, то, что причиняло мне невыносимую боль.

-Вы, и без меня все знаете, но, я все равно скажу, она была странной женщиной, ее никто тут не любил, и я тоже…, но она была такой одинокой, никто не заслуживает такой жизни.

После этих слов, как будто сказанных мне в упрек, я не выдержала и побежала вниз по лестнице, уронив свои ключи на бетонные ступени, от чего эхо о моем присутствии разошлось по всему подъезду. Спустя два этажа ниже, я едва не столкнулась, с каким-то незнакомым мальчиком, который испуганно на меня посмотрел, и спросил, все ли у меня хорошо. От чего, я немного пришла в себя и осознала, что веду себя глупо и просто обязана вернуться обратно. С моих глаз хлынули слезы, а сердце казалось, превратилось в рваный кусок мяса, что болезненно кровоточил у меня между ребер. Бабушка еще несколько минут что-то невнятное выкрикивала мне вслед, затем прочитав «Отче наш», и со словами: «Благодатная Мария господь с тобою…», наконец-то удалилась к себе домой.

«Она была так одинока…»,- эхом отзывались слова, сказанные этой женщиной в моей голове, мне стало страшно, в тысячу раз страшнее, нежели тогда, когда я только пыталась себя подготовить к этой поездке. Вернувшись обратно, подобрав ключи с пола и еще немного повозившись с замком, я все-таки сумела отпереть дверь. С закрытыми глазами, дрожа всем телом, я вошла во внутрь квартиры и остановилась посередине узкого коридора. Мне отчетливо помнилось, что если сделать четыре шага вперед, то окажешься возле маминой спальни, три шага в другую сторону - и попадешь на кухню, а повернувшись налево, сразу же войдешь в ванную и начисто вымоешь руки.

-Господи, неужели я это делаю, зачем я здесь? - прошептала я и облокотилась головой о стену. Я не смела открыть своих глаз, мне слышались голоса, всех тех, кто ранее жил в этом помещении, а их было здесь немало, в особенности, мужчин, менявшихся также быстро как вода в графине из-под цветов, которыми была всегда заставлена вся квартира. Я никому и никогда не рассказывала о своих проблемах, жила как маленькая собачонка, не раз засыпая вся в слезах, а порой даже, не желая просыпаться утром, думая, что никому в этом кирпичном мире из пяти этажей и трех подъездов не нужна. Как я живу, знала только я сама, а все в округе, в особенности, мои сверстники, только и знали, что подшучивали и издевались надо мной за странный нрав и отсутствие отца. Бывало так, что я говорила им, что мой папа военный и служит на самом краю земли, там, куда их родители никогда не смогли бы добраться, прожив даже две жизни подряд, в ответ я слышала, что все это враки и на самом деле он просто бросил нас с матерью. Иногда, мне хотелось всех их поколотить. Но, я никогда этого не делала, наивно думая, что, действительно, мой папа военный, а узнав об этом, он будет стыдиться поведением своей непутевой дочери. А если же я буду сильной и послушной девочкой, которая, к тому же, еще и хорошо учится, он обязательно, однажды, ко мне вернется на улицу Пейзажную, дом 15, где видимо-невидимо цветущих лип и так много солнца в открытых настежь окнах.



                                                                        Глава вторая



Сколько себя помню, мне всегда хотелось иметь полноценную семью, в которой был бы заботливый отец и нежная любящая мать. Софья Сергеевна, так зовут мою маму, вечно жаловалась, что в ее жизни не было достойных мужчин, и все они, по её убеждению, только и хотели пользоваться её красотою и не давая, при этом, ничего взамен. Хотя, мне казалось, что истинная причина ее одиночества - это она сама, а постоянно капающие краны, это всего лишь следствие ее дурного характера, с которым, к большому сожалению, не смог справиться ни один из ее кавалеров.
Запуская невылеченные вовремя болезни вышедшего из строя холодильника, сломавшегося унитаза, протекающей уже целый год раковины и собирая огромные долги за квартплату, она не находила нужным разрешить навалившиеся на неё бытовые проблемы, тратя, при этом, все свои заработанные машинисткой в строительной конторе деньги на новые наряды и на незамысловатую еду. Её непрактичность по жизни и завышенный эгоизм был главной проблемой в её отношениях с мужчинами. Ни у кого не хватало ни сил, ни терпения, чтобы втолковать ей, что она должна быть любящей матерью для своего ребенка и стать хорошей женой,- ведь это истинное призвание и бесценный дар, посланный с неба для каждой женщины.
Я очень болезненно воспринимала каждого нового мужчину в нашем доме, так как, знала, что никто из них не задержится у нас дольше месяца, итог для всех был один,- за малейшую оплошность, им грозило изгнание и полное презрение с ее стороны. Но, она была так хороша собою, и это паломничество, казалось, не закончиться никогда.
Помню, что однажды мама познакомилась с хорошим человеком, которого, впоследствии, приглашала к нам на протяжении года на долгие чаепития, и даже, разрешала периодически проживать с нами под одной крышей, естественно, когда у нее было хорошее настроение. Было ему не больше сорока лет, он был широк в плечах, громогласен в пении и неуёмен в денежных тратах на нас. Он появлялся в нашем доме почти каждый день, всегда находясь в идеально выглаженной военной форме, с цветами и подарком для меня. В тот миг я думала, что это и есть тот самый МОЙ папа, которого я не видела от рождения. Будучи взрослой, я сотни раз вспоминала, как я сидела у него на коленях, а он рассказывал мне забавные истории, от которых я очень смеялась, уткнувшись носом в его могучее плечо. Я помнила наши прогулки в сквере, что находился неподалеку от моей школы, а увидев своих одноклассников-обидчиков, я, взяв его за руку и задравши нос, заливисто смеялась, чтобы те смогли увидеть нас вместе. В тот миг я гордилась тем, что я никого не обманывала, рассказывая о своем мифическом важном папе.
В те незабываемые дни моей жизни я не боялась ничего на этом свете, даже темноты в моей комнате поздней ночью, потому что я знала, что через стенку спит он - мой папа, и в любой момент сумеет меня защитить. А мама?! Она ведь тоже, станет наконец-то счастлива и больше, никогда, не будет на меня кричать и винить во всех своих бедах. В этом человеке мне виделось так много силы, что даже самые большие проблемы превращались в крошечных жучков, которых он на раз прихлопнул бы своей большой ладонью. Но, Софья Сергеевна и в этой сказке написала свой несчастливый конец. Спустя некоторое время, после долгой беседы, слез, и хлопаний дверьми, он тоже уехал и больше никогда к нам не возвращался. Я тогда стояла под дверью и слышала все, о чем они разговаривали, он звал нас поехать с ним в Берлин, его туда как раз командировали по службе. Он умолял мою упрямую мать поехать с ним, и даже, встал перед ней на колени, но она была непреклонна.

-Я ничего не хочу слышать!- Кричала она.

-Выбирай! Или я, или твоя карьера!- Эгоистично стояла на своем эта неистовая в своих словах женщина, требуя подчиниться ее воле.

-Я не понимаю тебя, честное слово, не понимаю, если ты любишь меня, тогда тебе должно быть все равно, куда со мной ехать! Ты только представь на секунду, как счастливо мы сможем там втроём жить! - С надрывом просил её он, меряя шагами небольшую комнатку и куря одну за другой свои самодельные папиросы, грозясь ей, что он больше сюда никогда не вернется, тем самым невольно провоцируя, мою мать на еще больше противостояние.

-Ах, так, ты еще мне угрожать будешь?! Ты думаешь, что здесь больше никому кроме тебя не нужна?! Так знай, ты глубоко ошибаешься, стоит мне выйти на улицу и у моих ног будет сотни мужчин!

-Ты говоришь мне все это, только чтобы обидеть меня! Ты ведь не серьезно?…

-Нет, я говорю тебе правду, о, слепец! - Театрально кричала она, тем самым подводя черту их отношениям, обрекая меня на вечную безотцовщину, а себя на беспробудное одиночество. Сейчас, мне кажется, что этот человек был одним из достойнейших мужчин когда-либо сватавшихся к ней. Конечно же, мне не известны все те, что приходили сюда, за время нашей разлуки, но почему то, мое сердце твердит, что таких мужчин как он больше у нее не было никогда.
Возможно, и были еще неплохие кандидаты, но и с ними, думаю, что, в конечном счете, ей не удавалось наладить длительной связи, по причине всё того же противоречивого характера. Она могла найти в любом своем поклоннике массу недостатков, критикуя и понося его, на чем свет стоит, разрушая тот хрупкий мирок, который едва успевал выстроиться. По этой причине, никто из этих бравых мужей, так и не соизволил, сделать ответственный шаг и повести строптивую Софью под звуки Мендельсона в ЗАГС, которые услышать она так самозабвенно мечтала.
И теперь, когда она состарилась, не осталось возле нее никого, кто смог бы подать ей чашку горячей воды, такого любимого ею, как и мною напитка перед сном. Заперевшись в своем наглухо зашторенном ото всех мирке, она, корчась от боли, упорно не подпускала к себе никого, даже, тех людей, которые жили по соседству с ней и были небезразличны к её жизни. Они то и, заподозрив неладное, вызвали скорую помощь, тем самым, предотвратив самое страшное, что могло произойти - смерть от какой-то болезни, и как теперь мне стало известно, открыв ее пустой холодильник, еще и от голода.

Я стояла посередине коридора и прокручивала в голове, словно заезженная пластинка, один и тот же вопрос.

-Почему? Почему? …

В моей, не знавшей сна уже несколько дней голове, никак не укладывалось все это, я даже представить себе не могла, что ее жизнь превратиться в такой кошмар. У меня все поплыло перед глазами, я оперлась спиною о дверь, которая издала глухой скрип под тяжестью моего тела. Дверь была все та же, я хорошо её помнила, всё той же древней, не знавшей, что такое кожаная обивка и свежая краска, с тех самых пор как построили этот дом. Ей здорово досталось, когда пытаясь попасть внутрь жилища, чтобы спасти мать, ее изуродовали ломом, едва не вырвав, боковую часть рамы. А потом, дабы запереть квартиру, верхний замок был кем-то наспех ввинчен на свое прежнее место, а нижний, так и оставался висеть, куском мяса на теле раненного зверя. Я попыталась вставить его обратно, но у меня ничего не вышло, и он снова безжизненно повис, обнажая дыру размером с куриное яйцо, в которое можно было заглянуть и рассмотреть, все, что происходит внутри квартиры.
Услышав уже знакомое мне шарканье назойливой старушки, нарушившее моё одиночество, я, тяжело вздохнув, и с пониманием, того, что она обычная пожилая сплетница, в жизни, которой почти ничего не происходит, а тут, вдруг, на ее глазах разыгрывалась целая семейная драма, которую ей никак нельзя пропустить, я отошла от двери и прошла в глубь квартиры. Моему взгляду открылся полнейший беспорядок, царящий вокруг и стирающий тот мирок детства, что до сегодняшнего дня жил в моих воспоминаниях. Сейчас же, все вокруг было перевернуто вверх дном. Неизвестно, или это сделала она сама в приступах болезненной агонии, или же это дело рук тех, кто решил поживиться ее скудными пожитками, узнав, что квартира несколько месяцев пустует. Многие предметы мне были не знакомы, но большая их часть, были на своих местах. Диван, шкаф и телевизор, стояли там же, что и раньше, но теперь слой пыли и паутины густо укутывал их. Я прошла еще дальше. Осмотрелась. Похоже, что она избавилась от всего того, что раньше принадлежало мне, ни единого намека на существующую в ее жизни дочь. Стены, которые раньше были увешены её портретами, запечатлевшие когда-то её молодость и красоту, сейчас пустовали. Раньше я много думала о том, что укротив, она в себе зверя и научившись быть более терпимой к людям, её жизнь могла бы сложиться иначе - карьера актрисы или модели ей бы была так к лицу. Ее красота была настолько идеальной, что ни один мужчина не мог пройти мимо, не выразив своё восхищение. Все было дано этой женщине, вот только судьбы счастливой, видимо, у Бога для нее не нашлось.



                                                                      Глава третья



День тянулся мучительно долго, порой мне даже казалось, что он не закончиться никогда, прокручиваясь снова и снова в моей жизни, словно старая заезженная кинопленка какого-то печального фильма с абсурдно-меняющимися кадрами и уносящими меня туда, куда возвращаться мне никогда не хотелось.
Оперевшись рукой о стену, я почувствовала легкий укол, и быстро отдернув руку, увидела капельку крови, заполняющую тонкие морщинки ладони алым цветом.

-Ах, как больно!- Вскрикнула я и прислонила кровоточащую ладошку к своим губам.

Я поранилась о гвоздь, торчащий прямо посередине стены, в той самой розовой комнате, где раньше находиться для меня было большой радостью, а позже, сущим испытанием. Розовой она была потому, что здесь были поклеены обои с этим девчачьим оттенком, отчего каждый, кто оказывался в ее стенах, становился похожим на разрумянившегося поросенка. В те годы этот цвет был очень насыщенным, переливающимся в солнечных лучах нежными нитями, сейчас же, от него не осталось и следа - полотно на стенах стало масляно-коричневого оттенка, покрытое слоем многолетней сигаретной гари, превращая эту комнату в самое мрачное место на планете.
Я прекрасно помнила, что именно там, где сейчас торчит этот злосчастный гвоздь, висел большой портрет моей матери, написанный кем-то из ее поклонников и подаренный ей в день её тридцатилетия. В тот год она мне запомнилась наиболее отчетливо, впрочем, как и во все другие годы, прожитые с ней. Тогда она была наиболее безрассудной, воспринимая свою жизнь как театральную сцену, а всё вокруг, происходящее с ней, феерической пьесой. В любой момент, она, капризничая, могла, не приняв тяжелые условия одной игры, сказать себе всё, хочу играть в другую.
 Но, к моему глубокому сожалению, у моей матери не нашлось для меня достойной роли в её спектакле. Находясь при ней, я никогда не чувствовала себя её дочерью – и не ребенок и не собачонок, а так, непонятно кто, - тот, кто всегда вымоет посуду, кто сходит в магазин за продуктами, кто присмотрит за вещами, хотя, и тот, кто всегда её любил и… ненавидел.

- А ну-ка, брысь отсюда!- Крикнула мне прямо в лицо, упитанная и до черноты загорелая женщина, торгующая беляшами на вокзальной площади провинциального городка. Того городка, куда, в самый жаркий период лета 1991 года, вдохновленная поэзией Есениновских времен и решившая погрузиться в мир пьянящих приключений, мотивируя, при этом, что молодость проходит бесследно, а кровь в ее венах так и не бурлила по-настоящему, привезла меня Софья Сергеевна. Долго не раздумывая, она собрала небольшую сумочку, в которой, по большей части были ее вещи и спустя сутки, мы приехали, сюда, раскачиваясь на последних полках плацкартного вагона. Я совершенно не боялась оказаться на новом месте, так как мне было гораздо страшнее в те времена, когда она вообще ничего не делала, а только наказывая за малейшую провинность, ставя коленями на гречку в углу темной комнаты, а после, не разговаривая со мной неделями.

-Лучше уж оказаться на самом конце планеты, только бы она была счастлива, – думала я, осторожно посматривая на Софью, когда мы были еще дома и только готовились к этой поездке. В тот день её рот не замолкал ни на секунду, рассказывая мне обо всех впечатлениях, которыми поделились её сотрудницы, вернувшиеся с морей. Из всего услышанного, я только и поняла, что они, благодаря их бронзовому загару, шикарно выглядели и имели ошеломляющий успех у мужчин.

-Ну, что ж, у нас с тобой денег на морские круизы нет, тогда сыграем в «рулетку» - сядем на первую попавшуюся электричку, билеты, на которую будут нам по карману, и поедем в сторону моря. Эх, романтика! – Сказала она мне, предвкушая грядущую поездку и взглянула в сторону раскрытой сумки, лежащей на кровати, что с легкостью была способна вместить еще несколько моих игрушек, но Софья Сергеевна решила запихнуть вместо них свой новенький ретро-купальник, такого модного в те времена сиреневого цвета.
Она всегда была такой, никогда не думала о том, что она мать маленькой девочки. Планирование своей жизни мама находила бесполезным занятием, так и родила меня по воли случая, о чем постоянно сожалела, а при малейшем упадке настроения не забывала ещё упомянуть это и вслух. Сейчас же, по её утверждению, в нашей семье намечался счастливый период, во что, конечно, я очень смутно верила.

-Ты только представь, что скоро, мы увидим какой-нибудь прекрасный берег моря, где ты будешь лепить из песка замки и собирать ракушки, а я, наслаждаясь солнечными ваннами, ловить на себе восхищенные взгляды мужчин. Ну, как тебе? - Не поворачивая головы в мою сторону, спрашивала она, как будто у меня был выбор, а я немного покапризничав, как обычные дети, могла бы остаться дома.- Тебе там понравиться, ты уж мне поверь….

- Верю,- говорила я, а про себя, готовилась к самому худшему.

Сойдя с перрона, мама впервые за долгие годы звонко рассмеялась и начала подпевать всеми любимую популярную песню, доносившуюся до нас из ближайшего кафе. Тогда я еще не знала, что мне доведется провести на вокзале под звуки этой песни два мучительных дня моей жизни, брошенной среди суетящихся и взволнованно таскающих по перрону свои чемоданы людей.

- Ты меня здесь подожди недолго,- сказала мне мама, подведя к находящемуся рядом с нами фонарному столбу,- у меня тут имеются кое-какие незавершенные дела, я скоро вернусь.

- Знаю я твои дела,- язвительно ответила я.

- Много ты там понимаешь, девчонка! – влепив мне оплеуху, злобно прошипела мать.

Косясь на мужчин проходящих мимо неё и виляя бедрами, она удалялась от меня всё дальше и дальше.
Ожидания затянулись до самого вечера, ну, а когда мои силы оказались на исходе, я уселась на нагретую от дневного солнца картонную коробку, которая очень кстати была поставлена возле прилавка местной торговки, и загрустила. Мне так хотелось спать, а ещё больше, кушать.

- Была бы здесь мама, я бы попросила её купить мне, вон ту аппетитную булочку с мясом, а еще вот эту, с капустой,- сидя на коробке, мечтала я.

Закрыв глаза, я втянула носом мясной аромат начинки, отчего в моей голове все поплыло, а желудок громко подал голос.

- Чего ты тут уселась, тебе, что лавочек не хватает? - Злобно ворвалась в мой идеальный мирок, торгующая пирожками, женщина.

- Тётенька, не волнуйтесь, я немного отдохну и уйду,- виновато ответила я.

- Знаю я вас, сначала посидите тут, а потом пирожки пропадают! – все сильней повышая тон, гневалась она.

- Мне от Вас ничего не нужно, я просто жду свою маму, – ответила я ей и отошла от прилавка.

В надежде, что мне удастся найти мать я побрела вдоль перрона….

- Наверное, мама, ты забыла обо мне?! – Расстроившись, что и сегодня у меня во рту не будет ничего, кроме того, чем я поживилась вчера - кисленькими цветочками, которые росли в вазоне у входа в вокзальное помещение, я тяжело вздохнув, заползла в заросли куста, похожие на собачью конуру.

- Вот тебе и море, и ракушки на берегу! –  С чувством разочарования, подумала я. - Да, наверное, мечта всех детей иметь такую мать, которая без особого труда могла бы их оставить и упорхнуть по своим «незавершенным» делам, тем самым обрекая на наполненные «увлекательнейшими» событиями дни: побегами от милиционеров и местных алкоголиков, скитанием  вдоль вагонов, в надежде увидеть среди толпы незнакомых им людей свою мать и бесконечным поиском еды.

-Спокойной ночи куст, спокойной ночи дерево, спокойно ночи мама,- под звуки моего плачущего от голода желудка, засыпая, бормотала я.

Во сне мне грезились булочки, котлетки, а ещё, пенящаяся газировка, что лилась рекой, а все детки, которых не любили родители могли пить её, сколько их душе было угодно. Я плескалась в этом сладком фонтане всю ночь, от чего, мне даже во сне захотелось пуще прежнего кушать. Но,  открыв глаза, я увидела возле себя три огромные спящие собаки, одна из них, услышав мой шорох проснулась, а за ней и все остальные.

- Ой, ой, ой, мистер пес, не трогайте меня, я не вкусная и моя мама говорит, что я очень костлявая девочка, извините меня, пожалуйста, я не знала, что это ваш домик, я больше сюда никогда не приду - испуганно выпалив эти слова, я выползла из собачьего логова. Оказавшись снаружи, я рванула вперед и с разгону врезалась в ту самую женщину, что вчера постоянно меня пыталась выругать.

-Простите, простите, но я не нищенка, мне просто негде было переночевать… - На силу сдерживая слезы, затараторила я.

-Эх, бедняга, ты снова здесь!? Ты хоть ела? – Неожиданно растрогавшись, сказала она, увидев мои испуганные глаза, и пса, что вылез из кустов, а при виде этой женщины, поджав хвост, спрятался обратно. Она, засунув свою похожую на пончик руку в большую картонную коробку, которую едва тащила за собой и достала несколько жирных сверточков с беляшами.

-Вот, держи. – И протянула мне их.

-Бедные детки, зачем же вас на свет рожают, чтобы так вот вы мучились? – С болью произнесла она и достала для меня еще и бутылку парного молока. Я схватила все это богатство и принялась ее благодарить, но, она, не выдержав моего мокрого спектакля, быстрым шагом удалилась к своему рабочему месту. Жадно поглощая свой беляш, я побрела за ней.
После того как была съедена последняя кроха моего долгожданного завтрака, я было еще раз попыталась поблагодарить её, но она оборвала меня на полуслове, попросив не рвать ее материнское сердце и уходить отсюда. Кто знает, что раньше произошло в жизни этой женщины, поэтому я не стала больше ее тревожить и снова побрела на станцию вокзала, в надежде, что с перрона сойдет моя мать, которая клятвенно обещала вернуться еще ко вчерашнему вечеру.

-Лиза, лисенок!

Окликнул меня знакомый голос, а по его интонации я быстро догадалась кто это. Я оглянулась и увидела позади себя мать, сияющую как драгоценный камушек в ювелирном магазине, она была вся при новом наряде и в красных лаковых туфлях. Как я узнала потом, она познакомилась с чудесной, по её словам, еврейской женщиной, у которой еще и оказался весьма недурен собою сын. Вот, сумасбродная Софья и предположила, что сумеет провести с ними незабываемые вечера, любуясь звездами на крыше их дома, слушая коллекционные пластинки, привезенные из заграницы и распивая ром. Но, к ее большому сожалению, этот симпатичный мальчишка, да, да, именно мальчишка, так она сама его охарактеризовала, когда рассказывала мне о своём приключении, оказался самым обычным ловеласом и, к тому же, еще и не равнодушным к мужчинам. Разочаровавшись в нём и подустав от его капризов она, вспомнив, что здесь ее дожидаюсь я, ушла, прихватив в подарок вещи его матери, что носились ею в молодости и сохранились так, как-будто были куплены вчера.

-Я бы никогда их на себя не надела,- оправдывалась моя мама. И она не обманывала меня, так как признавала все только самое лучшее, а тут вещи какой-то старухи. Но зато, какие вещи?! Все они были привезены из самого Парижа, и вот именно, по этой причине и не смогла Софья устоять, нацепив их на себя словно новогодняя елка.

- O; es-tu mon prince charmant? – выпалила она одну единственную заученную ею фразу и закружилась в лучах солнца. Ее белокурые волосы развевались на ветру, а ноги все вертелись и вертелись, набивая звонкую чечетку. В этот день моя мама была в хорошем расположении духа, что так редко наблюдалось за последнее время.

-Мам, ты у меня такая красивая,- восхищенно сказала я.

-Я  молода, и мне так хочется быть вечно молодой, - пропела она, едва не упав от своего головокружительного танца.

-Мам, а почему ты вчера не приехала? Мне было так страшно и голодно здесь.

-Вот поэтому и не приехала, что ты все время ноешь,- то тебе кушать хочется, то спать, то писать. Ох, когда-нибудь, я тебя вот так и оставлю и никогда не вернусь за тобой, и пусть меня назовут кукушкой.- Немного поменявшись в лице, протараторила она и перестала улыбаться.

-Не говори так, ты никогда так не поступишь, я не верю тебе,-  сказала я и прижалась к ее ладони, что так вкусно пахла кремом для рук. Сопя и еле сдерживая слезы, я целовала ее пальчики, надеясь, что ее сердце наконец-то растает.

-Я тебя найду, если ты решишь меня оставить, я тебя всё равно найду. – Ответила я дрожащим голосом и еще сильнее прижалась к ней.

-Да ладно тебе, успокойся, сейчас-то я здесь, пошли,  поедим лучше чего-нибудь вкусненького.

-С удовольствием, – ответила я, не сознавшись ей, что только что съела аж два беляша и выпила полбутылки парного молока.

Отпустив ее руку, я увидела свое потрепанное отражение в витрине гастронома, на фоне моей шикарной матери оно смотрелось просто ужасающе.
- Неудивительно, почему меня принимают за нищенку. – Пробормотала я и наспех начала перевязывать съехавшую с густых цвета черного шоколада волос резинку. Снова посмотрев на свое отражение и уже не сдержавшись, я зарыдала. Из моих глаз посыпались горошинки слез, оставляя маленькие кружочки на горячем асфальте. Софья, как обычно, сделав вид, что ничего этого не видит, взяла меня за руку и с грацией коронованной особы, повела через дорогу, где красовалась небольшая столовая.

-Вот скажи мне, - отпив аккуратно ложку куриного бульона, спросила мама, посмотрев на меня исподлобья,- почему меня никто не берет в жёны?

-Не знаю, наверное, потому, что ты всех их ругаешь, а им это не нравиться, вот они и уходят.- Ковыряя тарелку с гречневой кашей, немного подумав, ответила я.

-Неужели?! – Возмутилась она и проглотила еще ложку супа.

-Ты говоришь мне таки взрослые вещи, но, мам, мне всего девять лет и у меня нет опыта общения с мужчинами,- удивленно выпалила я.

-Да, да я совсем забыла, ты ведь у меня совсем еще ребенок, боже, какая я у тебя непутёвая мать! – с чувством разочарования сказала Софья.- Наверное, мне, вообще, тебя не надо было рожать.

После этих слов она, не останавливаясь, говорила о том, какое тяжёлое для неё бремя быть матерью. Я слушала, перебирая вилкой зерна гречневой каши и чувствуя ужасную тошноту, вызвавшую слова моей матери и так сильно ранящие мою детскую душу. Я всем сердцем надеялась, что когда-нибудь, моя сумасбродная мать перестанет ребячиться и наконец-то вырастет. Но, она продолжала жить только для себя, не задумываясь о том, как невыносимо больно находиться с ней рядом её дочери.

-Мам, почему ты не сдала меня в детский дом? - Тихо прошептала я, и в этот миг меня стошнило прямо в тарелку. Софья Сергеевна с отвращением и лицом полным агрессии подала мне носовой платок, и, не сказав, при этом, ни слова, потащила меня в дамскую комнату.



                                                                 
                                                                Глава четвертая



     За окном мягким покрывалом ложились на землю искрящиеся снежинки, превращая унылые декабрьские улицы в самое сказочное место на планете.
В углу комнаты, возле самой батареи, словно укутавшись её теплом и окружив себя ракушками, привезенными из летнего путешествия, сидела я. Тогда мне было по-настоящему спокойно - ведь, скоро Новый год и Дед Мороз обязательно исполнит моё давнее желание.

- Не буду я грустить, а буду улыбаться и верить в чудеса,- тихо, почти шепотом, чтобы не разбудить спящую в соседней комнате маму, напевала я какую-то выдуманную мною новогоднюю песенку, - В Новый год, в Новый год Дед Мороз ко мне придёт…

    Аккуратно сложив все свои «сокровища» в беленькую полотняную тряпочку, и вообразив себя снежинкой, я закружилась в ритме танца.
Вальсируя, взяла леечку с водой и принялась поливать растущий в стакане лук и два карликовых кактуса,- неделю назад мне удалось их спасти от мороза, найдя у мусорного бака под домом. Неожиданно, мой взор привлекла случайно мною оставленная на подоконнике ракушка. Всё также, не прекращая свой одинокий танец, я взяла её в ладони, и в этот же миг, словно волшебная устрица, она перенесла мои мысли, казалось бы, в уже давно забытое прошлое…
     Осень началась непривычно сырым и пасмурным днём.  Дождю, что лил как из ведра, казалось, не будет и края.  Словно осиновый листочек, дрожа и съёжившись от холода, я тащила за собой тяжелую мамину сумку.
Лужи, те бесконечные лужи, будто их нарочно налил по всем улицам города какой-то злой волшебник, который сидит в них и ворует маленьких детей, пряча их в своём глубоководном царстве, пугали меня. Я старалась как можно дальше обходить их, что, конечно, очень злило мою маму. Мои старенькие туфельки, промокшие от воды, стали похожи на два маленьких лягушонка – такие же сморщенные и грязные. И, чтобы они от меня не убежали, за то, что я с ними так обращаюсь, я сняла их, и, шлепая по лужам босыми ногами, побежала догонять неистово-стремящуюся как можно скорее оказаться дома, Софью Сергеевну. Она мчалась впереди меня словно ракета, расталкивая проходящих мимо нее людей и ни на секунду не обернувшись посмотреть где же я.
     Спустя некоторое время, мы наконец-то переступили порог нашей квартиры. Обессилено сев на небольшой оббитый мягкой тканью комод для обуви, я посмотрела на свои щемящие от боли ладошки и заплакала. За все время, что мы провели в пути, я ни разу не пожаловалась ей, и едва сдерживая слезы, молча перетаскивала с одного троллейбуса в другой нашу тяжелую сумку. Тогда я сказала себе, что я должна быть сильной девочкой. Кончиками пальцев, осторожно стащив с себя прилипшее к телу ситцевое платьице и, облокотившись о холодную стену, провалилась в сон. Где-то далеко во сне мне слышался взволнованный голос мамы, мне показалось, что она была чем-то озабочена.

– Дочь, я клятвенно тебе обещаю, мы больше никогда… Лиза, Лиза, ты меня слышишь? – Увидев, сидящую меня с закрытыми глазами, возмутилась мать.

– Слышу тебя мамочка, просто, я очень устала и хочу спать, – сквозь сон, пробормотала я.

- Это хорошо, что ты не уснула, потому как я хочу  сказать тебе что…

- Мамочка, только не нужно больше никуда ехать, пожалуйста, - испугавшись, перебила её я.

- Так вот, это была наша первая и последняя поездка. Ох уж, мне эта вся курортная романтика, расписанная в книгах и так расхваленная моими сотрудницами, ну, совсем не по душе!

Она пошла на кухню и открыла пустой холодильник. Тот недовольно гудя, принялся «выговаривать» ей за то, что с тех пор как мы уехали, он не ощущал приятной тяжести в своём холодном желудке. А за ним, также, показывая отсутствие какой-либо еды, поскрипывая своими старыми дверцами стали возмущаться и шкафчики.
 Обрадовавшись, что мы уже никуда не идём, но сожалея, что сегодня поесть не удастся, я побрела в свою розовую комнату, чтобы с головой укутавшись в пыльное одеяло, снова попытаться уснуть.

- Так, нам срочно нужно искать деньги! – истерично закричала Софья, увидев корки заплесневевшего хлеба.
Она схватила телефонную трубку и принялась кому-то звонить.

– Алло, алло, это Софья Трошина, - с апломбом начала мама, но человек на другом конце провода, перебив её на полуслове, сообщил что-то, что её привело в ярость.

– Вы, все просто завидуете мне! – Прокричала мама, бросив со всей силы трубку.

Спустя несколько минут она закрылась в ванной комнате и, до полуночи рыдая и проклиная всех своих недоброжелателей, просидела там в одиночестве.

- Мамочка, родненькая, что случилось? Впусти меня к себе, пожалуйста.

- Не твое дело, пойди лучше вещи разбери! – Бранилась мама, не желая открыть дверь мне.

     Завернувшись в одеяло и, слушая, как она горько всхлипывает, я тихо сидела под дверью, ни на секунду не оставляя её. Только к полуночи Софья появилась на пороге ванны. Неожиданно погладив меня по голове, она удалилась в спальню.
     Последующие три месяца своего бездействия она будет оправдывать глубокой депрессией, с которой даже и не пыталась бороться.

- Меня уволили, - спустя день, немного успокоившись, заговорила со мной мама.

- В канцелярии мне заявили, что безответственнее сотрудника у них еще не было, и если, вдруг, я решусь переступить порог их конторы, так они еще и штраф на меня наложат.

     Самоуверенная Софья Сергеевна, привыкшая получать от жизни самые лакомые кусочки, была окончательно раздавлена этим увольнением. Она не хотела принимать и тот факт, что мужчины, ранее жаждущие её внимания, но отвергнутые ею, уже не захотели снова добиваться её руки, а новые, к её большому сожалению, ещё не показались на горизонте.

 – Мам, только ты не ругайся, но, за прогулы и нас в школе тоже наказывают. – Осторожно, боясь её разгневать, сказала я, и, на всякий случай, отошла от нее подальше.

Мать вскочила с кровати и замахнулась на меня рукой.

 - Мамочка, не нужно, родненькая моя, – я выбежала и закрыла за собой дверь, вспотевшими ладошками держа её с другой стороны за ручку, зная, что только таким образом, пока пройдет мамин гнев, я смогу избежать побоев. Но спасительный звонок в дверь, с требованием немедленно открыть, а то, остынут горячие пирожки, разрешил ситуацию.
Евгения Сильвестровна, одинокая женщина шестидесяти лет, которая по непонятным тогда для меня причинам, иногда нас подкармливала, и, сегодня, также пожаловала к нам как нельзя кстати.

– Я тут вам пирожочки принесла, только из печи, а то вы такие худенькие стали, бедняжечки, - ставя сумочку на обеденный стол, с сочувствием сказала она.

Моей маме, естественно, было не по душе ее присутствие в нашей жизни, но она, зная, что иных вариантов у нас нет, кроме как принимать её дары, охотно ела все то, что приносила эта пожилая женщина, но, при этом, не стыдясь, поливая её грязными словами.

- Эта обычная дворовая сплетница, собирающая сплетни по дому, ведь она никогда меня не любила, с чего бы это вдруг, такое великодушие? – Брызгала ядом Софья.

Не знаю, на что бы мы жили, если бы, не эта добрая женщина, живущая с нами по соседству,- ведь за все время маминой депрессии у нас не было ни копейки денег. Евгения Сильвестровна всегда была щедра по отношению к нам, долгое время она помогала нам, чем могла, иногда даже оставляя несколько рублей, чтобы мы могли купить себе молока и хлеба. Деньги приходилось мне брать самой, потому как мама воспринимала их как подаяние и наотрез отказывалась принимать их.
Для меня так и осталось загадкой, почему же эта женщина так помогала нам. Может, просто, у неё никого не было, кроме нас? Маму никогда не интересовала её судьба.

- Мам, может, ты все-таки позвонишь еще раз в то место, ну, как ты там говорила, оно называется, и попросишь у них работы?

- Нет,- отрезала мама,- я не стану, больше перед ними унижаться. Я знаю, это Люська с Центра занятости против меня козни плетёт, она всегда мне завидовала. Красивые мужчины были только у меня, лучшие наряды, тоже носила я, а мои роскошные волосы ей даже и не снились. Вот поэтому, она и издевается надо мной, говоря, что свободных вакансий по моей специальности нет и предлагает мне работать то в рыбной лавке, то в столовой, посудомойщицей, то на стройке, штукатурщицей, и это с моей-то внешностью?!

- Мамочка, но мы не сможем ведь жить без денег?

- Знаю, молчи, без тебя тошно! – С презрением крикнула Софья и скрипнула диваном, переворачиваясь на другой бок.

Сквозь оконные щели прорывался морозный декабрьский ветер. Я стояла у окна, зажав в руке маленькую ракушку, и вспоминала эти последние три месяца нашей жизни.

- Как холодно! - Прошептала я, быстро спрятав ракушку в свою «полотняную сокровищницу», я приложила ладони к батарее, на которой сохли мои единственные заштопанные мною колготки. Немного согревшись, принялась натягивать их на себя. Достав из-под кровати свои старые валенки, вызывающие насмешки моих сверстников в школе, я одела их и поспешила в магазин.

 – Ну и что ж, подумаешь, ну и похожа я в них на старушку, зато ножки я точно не отморожу! – Говорила я себе, от чего в душе моей становилось теплее.

     На улице было по-сказочному красиво, ветви деревьев прогибались под шапкою пушистого снега, переливающегося брильянтовой россыпью в лучах зимнего солнца. Я звонко чихнув, быстро прошмыгнула сквозь наш небольшой дворик, дабы избежать нежелательной встречи с теми, кто так любил посмеиваться надо мной. Сейчас был декабрь месяц, всего несколько дней оставалось до нового года, поэтому мне так нравилось это время. Мне безумно хотелось дождаться прихода Дедушки Мороза, который в этот Новый год, наконец-то, вспомнит обо мне и исполнит мое единственное давнее желание, о котором я никому и никогда не говорила. Подняв голову вверх, я принялась ловить ртом снежинки, представляя их сладкими леденцами.

- Хоть бы на один денечек оказаться на Новый год в том доме, куда заходит Дед Мороз, тогда бы я, точно, ни на секундочку не уснула, а весь вечер рассказывала бы ему стишки, чтобы он исполнил моё желание, – всю дорогу мечтала я и не заметила, как оказалась возле продуктового магазина.

- Буханка хлеба, бутылка молока и соль, - прочитав на маленьком клочке бумаги все то, что мне нужно было принести домой, я вошла вовнутрь.

Несколько минут еще я носом водила по стеклянной витрине, разглядывая колбасы, сосиски и прочие мясные изделия, пытаясь вспомнить их аромат, так запомнившийся мне с того последнего раза, когда этим летом мне довелось их попробовать.

- Было бы у меня чуть больше денежек, и я бы купила маленький кусочек вон той, аппетитной колбасочки с кружочками сала. Принесла бы я его домой, разделила на две равные части - одну для мамы, другую для себя, а потом, положила бы свой кусочек в рот и долго смаковала бы его, – сглотнув слюну, я брела вдоль прилавка.

Голод всегда сопровождал меня по жизни, вечерами я ходила под соседскими окнами, играя в только мне понятную игру под названием “А что у вас на ужин?”. Я часами скиталась под окнами первых этажей, вдыхая все ароматы, которые доносились из открытых форточек квартир, пытаясь угадать, что же кушают жильцы. А после, чтобы узнать ответ, заглядывала вовнутрь квартиры.

- Чего тебе? - Окликнул меня сиплый голос продавщицы и я, посмотрев на нее, вспомнила, зачем я пожаловала в магазин.

- Здравствуйте, - сказала я ей и протянула один рубль, - дайте мне, пожалуйста, бутылку молока, буханочку хлеба и пачечку соли.

- Так, держи, свое молоко, держи хлеб, а вот и соль, что ещё? - Спросила она, словно, издеваясь.

Я, на силу сдерживаясь, чтобы не заплакать, отрицательно помахала головой и быстро принялась запихивать продукты в торбочку.

- Сдачу не забудь!

- Спасибо, вам! – поблагодарила я, заметив, как эта женщина злобно на меня посмотрела. Я догадывалась о причине её столь красноречивого взгляда, потому как мою маму знали здесь все, - за одиннадцать лет ее проживания в этом небольшом районе она успела переругаться практически со всем женским населением. Возможно, поэтому и недолюбливали меня, думая, что яблоко от яблони не далеко падает.

- Ну и пусть, когда я вырасту, я докажу всем, что мы хорошие, – пробормотав себе под нос, я скрылась за тяжелой дверью.

Снег, не переставая, падал с неба, казалось, что он был в состоянии засыпать весь наш город. Добежав до подземного перехода, вернее, ветер, заключивши в свои объятия, с легкостью перенес меня через всю улицу, в то самое место, где росла пушистая ёлочка.

 - Обидели тебя, ёлочка, обидели тебя, красавица. Позволь мне забрать твои сломанные веточки домой? - Увидев лежащие под ёлкой веточки, я бережно сложила их в свою сумку.

Когда места в моей торбочке уже не оказалось, я хотела было направиться домой, как вдруг заметила Деда Мороза, пританцовывавшего от холода на троллейбусной остановке. Со всех ног я бросилась к нему, желая, наконец, рассказать о своём единственном желании - чтобы мама меня полюбила. Но, к моему большому огорчению, меня опередил троллейбус и увез Дедушку прочь.

- Дедушка Мороз, подождите меня, не уезжайте, пожалуйста, подождите, - закричала я и понеслась вслед за троллейбусом.

Но, поскользнувшись, я упала и уронила сумку. Продукты и еловые ветки, находящиеся в ней, рассыпались по всей дороге.

- Дедушка Мороз, скоро Новый год, мне так нужно с вами поговорить… -  Плакала я, захлебываясь от внезапно нахлынувших слез.

- Вот, дура, она до сих пор верит в Деда Мороза! – Смеясь и показывая на меня пальцами, дразнились какие-то мальчишки, проходившие мимо.

- Сами вы дураки, он на самом деле существует, вот увидите, он исполнит моё желание, просто, он никогда ко мне ещё не приходил, а я его очень жду! – продолжая рыдать я, трясущимися руками, начала собирать продукты.

Это и была моя последняя зима, когда я слепо верила, что мои желания исполнит Дед мороз. Спустя два дня, когда вся планета уже праздновала приход Нового Года, мы с мамой всё еще сидели дома в ожидании новогоднего чуда, которое обещал в эти дни осуществить её один из давних кавалеров. На него она возлагала большие надежды по созданию семьи. Не знаю, что тогда заставило меня поведать ей так долго скрываемую мною страшную тайну, возможно, страх о том, что он может стать моим отцом, и тот ужас, который за этим последует. Ведь этот человек пытался научить меня «взрослым играм». Она не поверила мне тогда, жестоко избив меня своим сапогом.

 - Ты лжешь мне, дрянь, не верю я тебе! – Швыряя меня об стенку, кричала она,- ты разрушила всю мою жизнь, ты изуродовала мое тело! Эти ужасные растяжки! А моя красивая грудь, где она? Теперь я прячу её от всех своих мужчин. Наверное, и твой отец меня бросил из-за тебя, меня все бросают из-за тебя.

Окончательно убедившись, что её гость не придет, она, открыв припрятанную для него бутылку водки, налила себе стакан и ушла в комнату. Дождавшись, когда Софья Сергеевна, наконец, успокоиться и уснет, я, осторожно, чтобы  её не разбудить, на цыпочках выскользнула из дому. На мне были осенние туфельки, так как валенки, промокли после последней прогулки - резиновые колоши для них мама не сочла нужным купить – и сушились в комнате, где она спала.

- Мамочка, прости меня, это я во всём виновата, я знаю, ты бы никогда меня не била, если бы я не мешала тебе счастливо жить! Я больше никогда не буду разрушать твою жизнь.- С этими словами я выбежала из подъезда, и направилась, не зная куда.

  Неизвестно сколько времени я бежала по ночным улицам, теперь уже прося Дедушку Мороза, чтобы меня загрызли бродячие собаки. Но, как всегда, и в эту ночь он меня не слышал. Вокруг меня был один только снег, летящий с неба огромными белыми хлопьями, и заметающий всё вокруг, в том числе и меня, пряча от этого ужасного мира. Где-то вдалеке кричали люди, радостно поздравляя друг друга с Новым годом, а я, не чувствуя уже своих окоченевших ног, всё дальше удалялась от места, которое когда-то считала своим домом, на долгих двадцать лет.



                                                                  Глава пятая



- Дед, кажись, приехали, иди, встречай! - седоволосая старушка лет восьмидесяти, обратилась к мужу.

- Походу, добрались соколики! – Старик с керосиновой лампой в руках, кряхтя открыв дубовую дверь, вышел во двор.

Старушка встала с кровати, вздохнула и, раздвинув кружевные шторки, взволнованно посмотрела из окна своего старенького домика с аккуратно выбеленными внутри него  известью и щедро увешанными вытканными льняными полотенцами и иконами в углах стенами. Пламя от сухих дров, тихо потрескивающих в расписанной бирюзовыми красками печи, ласково согревало всех обитателей этого скромного жилища, создавая атмосферу семейного благополучия.

С трудом надев залатанную фуфайку, она вышла вслед за стариком. Я лежала на большой пружинной кровати под толстым слоем ватных одеял. Терзающая боль в ступнях напоминала мне о тех мучительных часах, проведенных на лютом морозе в поиске места, где я смогла бы так же, как и сейчас, свернувшись калачиком, согреться и уснуть. Услышав незнакомые голоса на улице, я настороженно приподняла голову и посмотрела в окно, но в нём я смогла увидеть лишь отражение моего торчащего и распухшего от слез носа.
Милицейский автомобиль, недовольно заскрежетав тормозами, остановился на пересечении двух маленьких улочек соединяющих частный сектор со спальным жилым массивом.
Из машины вышли милиционеры, по их лицам можно было понять, что работать в эту праздничную ночь им совершенно не хотелось.

- Молю Бога, чтобы это был не очередной ложный вызов. Мы – не Деды Морозы, подарки не привезем, - доставим в участок, и пускай туда себе Деда мороза вызывают. Нет ничего хуже, чем реагировать на звонки детей или стариков: и те и другие не дают себе отчёт, – для них малейший шорох от сквозняка - уже взлом с проникновением. – Недовольно жаловался один из милиционеров другому.

- Сюда, сюда, сыночки! – открыв калитку, белобородый старик принялся звать прибывший на место наряд.

- Так, ну и что у вас тут стряслось? – С безразличием спросил старший милиционер, осматривая местность возле дома.

- Да, собственно, сыночки, по вашей то части, может и ничего не стряслось. Тут, поди, милиции делать-то и нечего. Просто мы с бабкою уже битый час пытаемся вызвать скорую помощь, а в ответ, только, и слышим, что мы обманщики и придумали себе больную внучку, а помощь, якобы, для себя вызываем. К нам они уже не хотять ехать, толкуют, якобы, мы уж больно старые, и что лечением они нам не поможуть, якобы, не сегодня-завтра концы отдадим. А что мы не люди-то?! Войну прошли, голод. Да, что там говорить, мы, то и сами хорошо понимаем, что хватит нам земелечку топтать-то - пора на тот свет отправляться. Да, ведь, Господь же не отпускает! Да, что мы?! А вот деточкам-то пожить надо, им-то, зачем помирать?!

-Так оно и есть…, - послышался со двора голос старушки, и спустя время она уже стояла возле своего мужа, - мы тут с дедом «Голубой огонёк» смотрели, и, вдруг, в сенях, не то мышь, не то собака, что-то как зашерудит. Дед, тут же предположил, что это охочие до вина к нам пожаловали.

- А тут тебе вот, оказия, какая - ребенок, девчушечка, совсем маленькая почти без одежки стоит, да в такой-то мороз! – Продолжил старик.

-  Понятно, ну, пойдемте в дом посмотрим на неё? – вздохнув разочарованно из-за очередного ложного вызова, сказал милиционер и повёл стариков в дом.

В тот самый миг, когда все вошли внутрь, в постели меня уже не было - на силу на локотках я проползла под кровать в соседнюю комнату, и прижалась к отвратительно пахнущему мастикой холодном полу.

- Батюшки, где же ты, деточка? – сказала бабушка, разведя руки в стороны, и принялась меня искать. – Она ведь только что была здесь, Боже праведный, у нее ведь обмороженные ножки, как же она бедненькая поднялась-то? – Плачущим голосом молвила бабушка.

- Так, вижу, что и здесь не обойтись без нашего участия, - заглядывая под стол и кровать, старший милиционер, молча, указал коллеге, чтоб тот отправился в соседнюю комнату и поискал там.

Мое сердечко трепетало в груди, словно дикая птичка, заключённая в клетку. Увидев тень от сапог возле кровати, я ещё сильнее прижалась лицом к полу и закрыла руками голову, точно также, когда меня била мама. В тот же момент, я почувствовала, как сильные холодные руки, обхватили меня за плечи, и вытащили из-под кровати.

- Вот она, похоже, ей, действительно, нужна медицинская помощь, - увидев мое полуобморочное состояние, выкрикнул милиционер.

- Конечно, нужна, но ближайшая лечебница в часе ходьбы отсюда. Тому, сыночки, мы и звали вас на помощь, так как сами не в состоянии её отнести, - вытерев слезы, старушка принялась укутывать меня одеялом. Затем, сложив все мои вещи в котомочку, бережно передала их одному из милиционеров.

- Так, а чей это ребенок? Вы спросили её, откуда она и как её зовут? – спросил старший милиционер, со званием капитан.

- Назвалась Лизою, а вот фамилию и откуда она, наотрез отказалась говорить. Видимо, что-то произошло в семье неладное. – Ответила старушка.

Милиционеры попрощались со стариками. Капитан взял меня на руки, нежно укутав одеялом, понёс в машину.

Находясь на заднем сидении милицейского автомобиля, я могла видеть только затылки этих двух одетых в милицейскую форму мужчин. Они что-то возбужденно обсуждали, то и дело, чертыхаясь и проклиная кого-то, как мне тогда показалось, моих родителей. Время от времени они поглядывали на меня, и даже, что-то спрашивали, но шум двигателя заглушал их голоса. Я, тщетно пытаясь их понять, всё глубже и глубже проваливалась в сон.

- Мама, мамочка, ты где? Забери меня отсюда! Мамочка! – проснувшись от этих слов, я огляделась и увидела, лежащего рядом на детской больничной койке плачущего мальчика лет шести.
Тоненькая полоска света, тянущаяся по полу из дверного проёма, едва могла осветить собою часть палаты, но этого света было достаточно, чтобы я смогла разглядеть ряды кроватей с лежащими на них такими же, как и я, детьми.

- Я в больнице,- подумала я.

Плач мальчика заставил и меня вспомнить маму. С головой накрывшись одеялом, я тихонечко, чтобы никто не смог меня  услышать, зарыдала.

Спустя какое-то время я почувствовала, что моё одеяло кто-то стаскивает. Надо мной стояла розовощёкая медсестра. В одной руке она держала градусник, а в другой – белый поднос, из которого виднелся шприц. Я тогда, очень испугалась, подумав, что он предназначен мне, но медсестра, поставив на тумбочку поднос, где помимо шприца были ещё и какие-то таблетки, вложив градусник мне под мышку, принялась успокаивать всё ещё хныкающего мальчика, чтобы поставить ему укол.

- Давай посмотрим, что там набежало? - Ласково обратилась ко мне медсестра, закончив процедуру с мальчиком, который стал после неё еще больше плакать. Забрав у меня термометр, она взглянула на него, недовольно покачала головой, и положила на поднос. А после, дав мне выпить с водой какого-то горького порошка, вышла из палаты.
 
Первые дни после моего поступления в больницу были самыми мучительными - с кровати подниматься мне не разрешали, да я и сама не стремилась этого делать, так как  ноги невыносимо болели - даже, чтобы сходить в туалет мне приносили «утку».
Дни и ночи тянулись очень долго. Мне казалось, что прошел целый месяц моего больничного заточения, хотя на самом деле не прошло ещё и двух недель.
На протяжении всего этого времени, мне ставили капельницы и делали очень болючие уколы, так как, помимо моих обмороженных ножек, врачи нашли у меня ещё и воспаления легких. - На быструю выписку из столь неприятного заведения я рассчитывать не могла. Да и куда мне потом идти после неё? - Я себе не представляла, - ведь, домой категорически возвращаться я не хотела.

   Образ моей матери появлялся передо мной всякий раз, когда лежащий рядом на соседской койке мальчик, плача, вновь и вновь звал свою маму. Тогда, я думала, что моя грусть и её образ не покинет меня никогда.

- Лизочка, как дела? Как ты себя чувствуешь? – неожиданно ворвался в моё одиночество чей-то мужской голос. Я повернулась и увидела, стоящего возле моей кровати одного из тех милиционеров, которые привезли меня сюда две недели тому назад. Он взял стул и сел рядом.

- Нормально, только ножки ещё побаливают.

- Ничего, до свадьбы заживёт,- вдруг, улыбнувшись, сказал милиционер,- вон, смотри, какая ты красавица! В  школе, наверное, от мальчиков отбоя нет?!

Да, мне и отбиваться не надо! - Подумала я, вспомнив свои старые валенки. От чего мне стало еще тоскливее.

- Я понимаю, что ты опять не захочешь со мною говорить, но может, всё же, ты скажешь мне, что с тобой приключилось в ту новогоднюю ночь, и от кого ты так убегала? Кто же, всё-таки, тебя обидел? Родители? – Наклонившись ко мне поближе, с прищурой смотря мне прямо в глаза, и почти шепотом, проговорил он мне на ухо.

Поняв, что его интересует моя мама, я отвернулась к стенке, зарывшись носом в подушку, показывая всем своим видом ему, что не хочу об этом говорить.

После чего мы приблизительно минут пять молчали. Потом, он снова и снова пытался задавать мне одни и те же вопросы, но так и не получив на них ответа, посидев ещё немного, ушёл.

-Здравствуйте, дети! – Поприветствовал всех, войдя к нам в палату, доктор спустя полчаса после визита милиционера.

- Здравствуйте, Игорь Эдуардович! – Громко, в один голос закричали почти все дети. Промолчали лишь новенькие, так как не знали, кто к ним зашёл.

Толстенький доктор с мелодичным голоском и большими рыжими бакенбардами был всегда очень доброжелателен и ласков со всеми пациентами этого лечебного заведения. Казалось, слава о его добром сердце и врачебном таланте растянулась на весь город, где лишь при упоминании его имени, и у каждого человека, однажды получившего от него медицинскую помощь, сразу возникал его светлый образ. К большому моему счастью, его внимание не обошло и меня стороной.

Каждый день я, с нетерпением, ждала очередной смены, когда он заступал на дежурство, так как этот день для меня был всегда каким-то особенным. Делая обход, Игорь Эдуардович заходя к нам в палату, всегда приносил с собой всякие сладости: конфетки, плюшечки, мандаринки, а ещё - истории, которых у него для нас было всегда не счесть. И все они были такие интересные, что я потом могла часами, держа за щекой какую-нибудь очередную сладость, воображать себя героиней его сказок.

Вот и в этот раз, доктор зашёл к нам в палату, держа в руке полную тарелку румяных бубликов. Он, подходя к каждому маленькому пациенту, угощал его бубликами и проводил свой осмотр. Обойдя так всех детей, наконец-то, подошёл и ко мне. Поставив тарелку с оставшимися бубликами на мою тумбочку, присел рядом на оставленный милиционером стул.

- Здравствуй, Лизочка!

- Здравствуйте, Игорь Эдуардович!

- Ну, Лизуня, как ты сегодня себя чувствуешь? Движемся ли мы к выздоровлению или нет? – с улыбкой обратился ко мне Игорь Эдуардович. – Так, покажи-ка мне язычок, скажи: «А-а-а»! Умничка! Теперь, послушаем твою грудочку! – он продолжал осматривать меня.- Ну, что ж болезнь пока не сдаётся, но мы обязательно её победим!

- Как злого дракона из сказки, которую вы нам в прошлый раз рассказывали, да?

- Конечно, Лизочка, точно так же, даже злого духа от него не останется!

- А теперь угощайся! – закончив процедуру, сказал он, и протянув мне тарелку с бубликами.

- Спасибо! – взяв с тарелки несколько бубликов, поблагодарила я.

- А вы расскажете нам сегодня какую-нибудь ещё сказочку?

- Сказочку?! – задумавшись, повторил за мной Игорь Эдуардович.- А про кого бы вы хотели сегодня услышать? Про Спящую красавицу, Кота в сапогах, а может, про Мальчика с пальчика, или про Серого волка и Красную Шапочку? Выбирайте, дети! Или же я вам про них уже рассказывал?

- Да, ласказывали эти сказки! – раздался у него за спиной писклявый голосок маленькой рыжей девчушки, которая, увидев, что он обернулся, заулыбалась выпачканным от размоченного в слюне бублика беззубым ртом.

- Хорошо, тогда дайте старому доктору секундочку подумать, - подмигнув ей, он, театрально закатив вверх свои глаза, почесал затылок.

- Игорь Эдуардович, а вы верите в Дедушку Мороза? – прервав его размышления, спросила я.

- Ну как же?! Конечно же, верю! А ты разве нет? – Лукаво посмотрел на меня доктор.

- И я велю! – Радостно запищала всё та же бойкая девчушка, усердно разминая деснами бублик.

- А я, даже, видела его на остановке возле своего дома, представляете! - Почти вскочивши с кровати, поддержала я разговор. - Он, наверное, искал меня! Когда я увидела его, то  сразу же побежала к нему, но, к сожалению, поскользнулась и упала. А пока собирала продукты, он сел на автобус и уехал.

- Не расстраивайся, Лизочка, он обязательно опять к тебе приедет, - сказал доктор.

- Нет, он никогда ко мне приедет, потому что, он больше не сможет меня найти!

-Ну как же так?! Вот увидишь, он обязательно тебя найдёт! О, вот тогда я вам и расскажу историю, которая приключилась с одним моим знакомым мальчиком. Он, так же, как и вы, очень верил в Дедушку Мороза и хотел, чтобы тот к нему пришёл.
Дети радостно заёрзались на своих койках, пытаясь поудобнее устроиться, чтобы им ничего не мешало слушать  очередную историю от доброго сказочника.

- Так вот. Давно это было. В маленьком городочке, где-то очень далеко отсюда, жил-был мальчик. Звали его Ванечка.
Так как его папа погиб на войне, его воспитанием занималась мама, которую он очень сильно любил… - начал свой рассказ доктор.

Я быстро на одном дыхании съела бублики, что были у меня в руке и, увлечённо слушая его рассказ, потянулась ещё за добавкой.

- Кушай, кушай, на здоровье, Лизочка! Может кто-то ещё хочет бубликов? - прервался на короткое время Игорь Эдуардович и, взяв тарелку, предложил бублики детям.

- Рос он послушным ребёнком,- продолжил свой рассказ доктор, - прилежно учился, но, к его большому огорчению, по этой причине его и не любили дворовые мальчишки, которые, то и дело били его, завидев на улице. Поэтому, лучшими друзьями у него были книжки и его мама. Но, к несчастью, она очень болела, поэтому все его мечты сводились к тому, чтобы поскорее стать врачом и вылечить её. А ещё – чтобы подружились с ним мальчишки. И, вот, как-то раз, придя домой весь в синяках после очередной потасовки с мальчишками, - было это как раз перед Новым Годом, - он сел за свой письменный стол и написал письмо Дедушке морозу. До этого, ему не приходилось писать письма - он лишь только ждал, когда Дедушка мороз сам решит к нему прийти, увидев его прилежное поведение. Но, почему-то он к нему не шёл.
В этом письме он попросил, чтобы его никогда не били мальчишки, и не болела мама. После, аккуратно написав на конверте своё имя и фамилию, а также слова: «Дедушке морозу в  Лапландию» и положил его под подушку.
С того момента прошло несколько лет. Мама, познакомившись с прекрасным человеком, вышла за него замуж. Все они переехали жить в большой город. Ванечка пошёл учиться в хорошую школу, где, на удивление, у него появилось много друзей. Со временем, окончив учёбу в школе, он поступил, как и мечтал, в медицинский университет, учиться теперь уже на врача. Прошли годы. Ваня стал доктором, женился. У него родились такие же чудесные, как вы, детки, которые также верят в Дедушку Мороза и загадывают под Новый год свои сокровенные желания. Своим примером, он показал им, что мечты рано или поздно сбываются, но для этого им самим нужно хорошенечко потрудиться, а Дедушка Мороз обязательно в этом им поможет, как помог и ему.

 - А маму он смог вылечить? – спросил заинтересованно, недавно ещё плачущий и постоянно зовущий маму маленький мальчик.

- Конечно, Сашенька, свою маму Ванечка, будучи уже опытным врачом, вылечил от долго мучащей её болезни. 

- Так, а Ванечка увидел Дедушку Мороза? Приходил он к нему или нет? – робко спросила я.

- Да, конечно, приходил и оставил под его ёлкой подарки.

- А ко мне, если я напишу ему письмо, он тоже придёт? Я ведь тоже его очень жду, хорошо учусь и тоже люблю свою…, - и тут я осеклась, и замолчала, боясь, что доктор может начать расспрашивать меня о ней.

- А ко мне?- Почти в унисон протяжно спросили дети.

- Конечно, зайчата, Дедушка Мороз обязательно и к вам  придет. Но, вы, так же, как и Ванечка, все свои пожелания напишите в письме, и не забудьте, конечно, указать своё имя и фамилию - ведь много в городе Лизочек, Сашенек и Анечек живет. Тогда он уж, точно, вас легко найдёт. Вы же, все писать умеете? Ну, а если нет, не беда, нарисуйте свои пожелание, он их и так поймет.

- Ура! – закричали дети. Значит, скоро он и к нам придёт!

- Ой, а у меня ведь нет ни карандашика, и ни листочка, – растерянно ответила я, и на моих ресничках засверкали слёзки.

- Ничего страшного, у Игоря Эдуардовича этого добра хватает. Держи. – Он достал из своего кармана свернутый вчетверо белый листок бумаги и ручку, и протянул их мне. - А для всех остальных, я медсестрой передам чистую тетрадку, из которой каждый для себя сможет вырвать по листочку. Ну, и карандаши, а то, вдруг, у кого-то не окажется тоже.

- Но, Игорь Эдуардович, у нас и конвертиков тоже нет! – жаловались почти хором дети.

- А конвертики вам и не понадобятся. Вы, в уголке листочка напишите своё имя и фамилию. А кто не научился писать ещё, попросит старших. Договорились?

- А как зе Дедуска молос его палуцит? – спросила беззубая Анечка, продолжая кушать бублики.

- Когда вы напишете, то положите письмецо себе под подушечку, как сделал это Ванечка, помните? А, проснувшись утром, посмотрите под неё, - и если, там его не окажется, значит его, точно, забрал Дедушка Мороз.

Я, дождавшись, когда все дети, написав свои заветные желания, уснут, принялась выводить на бумаге буковка за буковкой свои:             
 «Дорогой Дедушка Мороз, пишет Вам Лиза Трошина, мне десять лет и шесть месяцев, живу я с мамой. Но сейчас её рядом со мною нет, так как я лежу в больнице с обмороженными ножками и воспалением легких. Мама всегда мне говорила, что я ей мешаю быть счастливой, поэтому я и убежала из дому. Дедушка Мороз, я вас уже видела на автобусной остановке, но не смогла догнать, поэтому пишу это письмо. Я хочу вас попросить сделать так, чтобы моя мама стала счастливой и больше меня никогда не била!»

Я вывела жирный восклицательный знак и, оглядевшись по сторонам, не наблюдает ли за мной кто-нибудь из детей,  быстро спрятала листок под подушкой.

Следующим утром на пороге палаты вновь показался улыбающийся Игорь Эдуардович, но теперь уже с тарелкой мандарин. Он традиционно раздал всем детям угощенья и  убедился, что все письма ушли к адресату.

Последующие несколько дней я провела в волнительном и одновременно мучительном ожидании того времени, когда меня выпишут из этого, пропахшего лекарствами и хлоркой заведения, и я могла бы вернуться домой, - ведь Дедушка мороз забрал моё письмо и, уже, наверное, исполнил моё единственное сокровенное желание.

Прошла еще пара недель. Ножки мои окончательно зажили, и я могла свободно бегать с другими детьми по полутёмному коридору  нашего педиатрического отделения.
Ранним утром, в один из монотонных больничных дней, возвращаясь после завтрака к себе в палату, я вдруг увидела в ореоле созданного лучами раннего февральского солнца силуэт мужчины и женщины, идущих по длинному коридору мне на встречу. Они приближались ко мне, словно два божества. Солнечное свечение заслепляло мне глаза, будто специально скрывая их лица от моего пристального взора. 
Белокурые волосы женщины и точеная фигура мужчины, заставили моё сердце биться быстрее, – представив, на мгновение их своими матерью и отцом. Я со всех ног бросилась к ним, громко поблагодарив Деда Мороза за то, что он исполнил моё желание.

Но, лицо моей матери, открывшееся мне через несколько шагов, почему-то не выражало тех чувств, которые испытывала я. А сопровождение её милиционером окончательно развеяли тот образ, который, до этого был нарисован в моём сердце. Я остановилась. В моей голове всплыл последний день нашей совместной жизни. Я стояла как вкопанная и не могла сделать ни шагу. Леденящий взгляд моей матери, будто пронизывающий меня насквозь, в очередной раз парализовал мою волю.

- Лизочка, ты уже бегаешь?! - удивленно заговорил со мной милиционер. - А что же тебя так испугало? – увидев на моём лице страх, продолжал он.- Ты знакома с этой женщиной? Он головой указал в сторону Софьи Сергеевны, которая безмолвно стояла чуть в стороне от него.

- Да. Это моя мама. – тихо дрожащим голосом, прошептала я.

- Так, а почему же ты не подойдешь и не обнимешь её? – продолжал, как на допросе, задавать вопросы милиционер.

- Вы узнаёте в этой девочке свою дочь? – наконец, обратился он к матери.

- Да. Узнаю! Это моя дочь. Лиза Трошина, – холодно ответила ему мать.

Неожиданно распахнулась дверь, и из ординаторской комнаты вышел Игорь Эдуардович.

- Лиза, почему ты не в своей палате? Сейчас начнётся обход! – строго обратился он ко мне, и, сделав шаг вперед, заметил рядом стоящих со мной посетителей.

- Здравствуйте, Игорь Эдуардович! – поприветствовал его милиционер, и пожал руку.

- Здравствуйте, товарищ капитан!

- Вы опять пожаловали с очередной мамой для опознания?

- Да, вроде мама уже нашлась. Они признали друг друга. - Сказал он, и окинул взглядом нас.

- Вот и прекрасно! Тогда пройдемте со мной, я кое-что вам покажу! – поменявшись в лице, сурово сказал Эдуард Игоревич. А ты Лизочка, ступай к себе в палату!

Он повел Софью Сергеевну в сопровождении милиционера к себе в кабинет.

- Присаживайтесь! – указав, на стоящие прямо перед докторским столом стулья.

- Представьтесь, пожалуйста!

- Софья Сергеевна Трошина, мать Лизы! – высокомерно ответила она. – Что вы мне хотите показать?

Игорь Эдуардович достал из своего стола папку и положил её  перед собой.

- Эта папка - история болезни вашей дочери,- начал он свой разговор, - но я вам скажу, что, это не история её болезни, а, скорей, история её жизни, её нелегкой жизни.- Он замолчал. Встал. Налил себе стакан воды, и тяжело вздохнув, продолжил свою речь. – Думаю, мне не стоит озвучивать все болезни, которые мы нашли у вашей дочери, так как, по–сути, вы сами являетесь их автором. Я, голубушка, уже пожилой человек, и за свою долгую жизнь перевидал немало детских судеб: и где дети убегают от родителей, и где родители бросают детей. Но, скажу вам одно, что во всём этом проглядывается единственная закономерность: сначала - нежелание рожать, потом, родив –  воспитывать!

- Доктор, мне не нравится ваш тон! К чему вы клоните? В чём вы хотите меня обвинить? В том, что я плохая мать, и не достойна иметь ребенка? – разгневанно, вскипела Софья Сергеевна.

- У хорошей матери дети полуголые по улицам в тридцати градусный мороз не бегают! – вмешался в разговор, милиционер.

- Я, я не видела, что она ушла, я, я спала в это время,- запинаясь, ответила она ему.

- Хорошо, тогда объясните, как на её теле оказались синяки?

- Откуда мне знать, с кем она уже успела подраться!

- Голубушка, она не похожа на того ребенка, который будет с кем-то драться. И подобные синяки – не детских рук дело.- Вклинился в разговор доктор.

- Вы, что хотите меня обвинить, что я избиваю свою дочь?

- А разве нет? – с прищурой спросил капитан.

- Что вы себе позволяете?! Устроили здесь допрос с пристрастием, вместо того, чтобы вернуть ребенка родной матери, – закипела, Софья Сергеевна.

- Так вы утверждаете, что никогда не били свою дочь? – еще раз спросил, милиционер.

- Конечно, нет! – ответила она.

Доктор достал из папки свернутый листок бумаги, развернул и, не выпуская его из рук, показал ей.

- Вы узнаёте почерк? – спросил он.

- Ну, похоже на почерк дочери. А что, собственно?

- Прекрасно. Читайте, тогда! – он протянул листок ближе к ней.

Софья Сергеевна прочла письмо и со словами: «мало ли, что мог придумать мой ребёнок», вскочила со стула и попыталась выйти из кабинета, но милиционер своим телом перегородил ей дорогу.

- Пустите меня! В чём дело? Я хочу забрать дочь!

- Софья Сергеевна, присядьте, пожалуйста, я не сказал вам главного! – останавливая её порыв, сказал доктор.

- В чём ещё вы забыли меня упрекнуть? -  недовольно садясь на стул, спросила она.

Доктор достал из папки ещё один лист бумаги и протянул его Софье Сергеевне.

- Что это? – спросила она.

- Это копия заключения судмедэкспертизы о состоянии вашей дочери на момент поступления в отделение нашей больницы. На основании этого документа и письма самой Лизы, которое вы видели, мы передаём дело в суд на лишение вас родительских прав. Если же вы будете всячески противиться этому, то, поверьте, у меня достаточно доказательств и свидетельств совершения вами действий, угрожающих жизни ребенка, чтобы надолго упечь вас в тюрьму. Да, и ещё. До решения суда, ребенок будет находиться в больнице.

- Какое вы имеете право? Кого вы из себя здесь возомнили? Это я на вас в суд подам!

- Всё, что я хотел, я уже сказал, теперь ваша судьба в руках фемиды! Извините, но меня ждут дети! – с этими словами, доктор удалился.

- Гражданка Трошина,- обратился к ней капитан,- прошу проследовать со мной в участок для составления протокола.


                                                                 
                                                                 Глава Шестая



- Тик, так, тик, так… - Мой взгляд двигался в такт с секундной стрелкой будильника, стоящего на соседней тумбочке. Все дети крепко спали, но лишь мне одной, ни на минуту, не удавалось сомкнуть своих щемящих от горьких слез глаз.
Это невыносимое безгласие тихого часа казалось не закончиться никогда, и мне, до бесконечности, придется мучиться в своих догадках, почему же мама так и не зашла ко мне после беседы с Игорем Эдуардовичем. Я мысленно умоляла, чтобы дверь в палату распахнулась, и чей-то голос, разорвав тишину, позвал меня к ней.
     Но я так и лежала в безмолвном одиночестве, находясь  где-то глубоко в себе, а перед моими глазами всплывали восхитительные и, одновременно, пугающие образы моей матери, словно, фотографии в фотоальбоме, заснятые каким-то неизвестным фотографом.
     На мгновение я перенеслась туда, где под звёздным небом до утра звучала музыка, и на танцплощадке, излучая счастье и купаясь в восхищенных взглядах мужчин, кружилась Софья Сергеевна. Там, тогда она проводила все свои вечера, каждый раз надеясь встретить свою любовь. Поэтому с ней я встречала и полночь, и багряный рассвет.
     Приказав мне сидеть на скамейке за забором танцплощадки, - так как из-за моего возраста меня не пропускали с ней, - она, словно мотылек, летящий к свету, и, забывая обо всём на свете, в том числе и обо мне, неистово устремлялась туда, где играла музыка.
     Моим воспоминаниям вдруг открылся песчаный берег, где я увидела ее целующуюся с очередным мужчиной - красивым, рослым, плечистым, - других себе она не выбирала.
Но всё хорошее, быстро пачкалось дурным, неконтролируемым гневом.
     Я увидела и свой образ со стороны, стоящий этим утром у больничного окна и тарабанящий ладонями по стеклу желая обратить на себя внимание равнодушной матери, которая удаляясь от больницы, постепенно исчезала в облаке выхлопного газа милицейского автомобиля.

- Мама, мама! – Кричала я, боясь, что больше никогда её не увижу.

За время моего пребывания в больнице, мне довелось увидеть то, о чём я даже и вообразить себе не могла - насколько сильной может быть любовь матери к своему ребенку. С каким трепетом они опекают своих заболевших чад, проводя с ними в душной палате сутки напролет, волнуясь об их здоровье; когда же те не спят, без устали рассказывают им сказки.
Мне, казалось, будто я на другой планете, где царит любовь, забота и нежность.
     Все это меня приводило в неописуемый восторг, и одновременно, пронзало мое сердце невыносимой болью - ведь ничего подобного в своей жизни я не испытывала. Моё сознание заполнял лишь один и тот же вопрос: «Как же так, что эти мальчики и девочки не мешают своим мамам быть счастливыми, а я - главная помеха счастью в её жизни?
     Устав от своих грустных дум, я тихо сползла с кровати, и незаметно вышмыгнула из палаты. Мне хотелось отыскать Игоря Эдуардовича и расспросить его о маме.
 Оказавшись возле его кабинета, я неуверенно взялась за ручку и осторожно потянула её на себя, но взволнованный голос доктора за дверью остановил меня.

– Вызвал я вас по очень не простому делу. Касается оно десятилетней девочки по имени Лиза… - слышалось за дверью.

Услышав свое имя и набравшись смелости, я всё-таки тихонечко приоткрыла дверь с желанием хоть краешком глаза рассмотреть, с кем же идет беседа.

- Неужели мама вернулась? – Промелькнуло в моей голове, и сердце застучало с еще большей силою.

Мне показалось, что Игорь Эдуардович был очень обеспокоен чем-то. Его натянутый словно струна голос свидетельствовал об этом. Еще сильнее я прислонилась к образовавшейся дверной щели в надежде рассмотреть посетителей, но, к моему разочарованию, взору лишь открылся краешек его стола.

-  Её судьба,- говорил Игорь Эдуардович, - на мой взгляд, отличается от судеб многих детишек, находящихся здесь. Её жизнь тревожить меня. Я не могу быть равнодушным к ней, ведь я тоже отец двоих детей. Поэтому как главврач детского лечебного заведения, прошу вас помочь мне.

Он встал из-за стола взял папку с бумагами и прошел вглубь кабинета к посетителям.

- Бедняжка попала в отделение больницы в ужасающем состоянии,- продолжал он свою речь,- мы на протяжении долгих месяцев боролись не только с ее многочисленными недугами, но и с душевной надломленностью, которую, мне кажется, сумеет вылечить лишь только время. Когда я её увидел, то мне сразу стало ясно, что девочка всю свою жизнь была лишена самого главного – материнской любви.

Какое-то время в кабинете было тихо, по всей видимости, посетители читали документы предоставленные доктором.

- Надеюсь, вы ничего не пропустили, читая эту историю, - разорвал тишину голос Игоря Эдуардовича,-  обратили внимание, какой длинный список её страданий? – заинтересованно спросил их доктор, садясь за свой стол.- Да, да, именно страданий, я не оговорился, так как за всеми этими диагнозами кроется её нелегкая жизнь полная лишений и боли. Судите сами. На теле девочки были выявлены многочисленные побои и ссадины, диагностировано предъязвенное состояние желудка. Думаю, вам не надо объяснять, что это за болезнь, и чем она вызвана. Продолжаю список. Острая бронхиальная пневмония, обморожение конечностей - её доставили к нам в тридцатиградусный мороз в полураздетом состоянии,- ларингит, отит. И я уже не говорю об её ужасном истощении,- ведь она для своего возраста очень сильно недобирает в весе. Так вот, подведу итог сказанному. Как говориться, на лицо факт плохой родительской опеки над ребёнком. Исходя из вышесказанного, и, имея на руках неопровержимые доказательства, я, с полной гражданской ответственностью, как детский врач, и как просто человек, ходатайствую о запрете опекунства Лизы родной матерью.

- Ну как же, она ведь её родная мать?! – раздался женский голос посетителя.

- Последняя наша с ней встреча, убеждает меня в том, что она не станет препятствовать этому, - разъяснил доктор.- Как бы там ни было, я настаиваю, чтобы вы передали это дело в суд и лишили Софью Трошину родительских прав, а девочку, если не найдутся какие-нибудь родственники, определили в детский дом. Думаю, даже там, ей будет намного лучше.

     Не договорив до конца свою речь, Игорь Эдуардович, устремил свой взор на приоткрытую дверь, вероятно, услышав моё возрастающее всхлипывание. Он встал из-за стола, и направился к двери. Я стояла как вкопанная. Мои ноги были словно свинцовые колоды, а в ушах звучала последняя сказанная им фраза о детском доме.   Выйдя в коридор, он увидел меня.

- Лиза?! – с удивлением обратился он ко мне,- ты почему здесь? Что случилось, и почему ты плачешь? Тебя кто-то обидел?

- Нет,- ответила я.

- Тогда скажи мне, где ты должна сейчас находиться, когда по расписанию тихий час? А?

- Игорь Эдуардович, простите меня за то, что я здесь, но мне просто очень нужно с вами поговорить, - тихо, шмыгая носом, прошептала я.

Доктор, извинившись перед своими гостями, закрыл дверь и вышел ко мне в коридор.

- Игорь Эдуардович, я не хочу в детский дом. – Пытаясь сдерживать слезы, дрожащим голосом, промолвила я.

- Ах, так ты, проказница, всё слышала? Не хорошо подслушивать взрослых,- возмутился он,- разве тебе не говорила ма…? Ах, да! – одернул он себя на полуслове, словно понимал, что продолжив, он нанесёт мне душевную боль. - Видишь ли, моё золотце, я ведь уже тебе говорил, о том, что твоя мама вынуждена была уехать по делам, а пока она не вернется, ты поживешь у родственников или в детском доме. У тебя есть бабушки, дедушки?

- Может и есть, но я их никогда не видела,- огорченно ответила я.

- Ну, ничего, мы их разыщем, а пока беги к себе в палату, вытри слёзки и попытайся уснуть.

С этими словами он погладил меня по голове, и вернулся к своим посетителям в кабинет.

     Я, опустив голову, медленно побрела по длинному коридору, пытаясь осознать подслушанный мною разговор.

   До наступления весны оставалось всего несколько понедельников, а до моей выписки из больницы и того меньше. Февральское солнце светило с ещё большей силой, согревая своим теплом не только мои щечки, но и ещё истосковавшуюся за долгие месяцы лютой зимы продрогшую землю. Ведь сегодня мне впервые разрешили выйти на улицу, чему я, конечно, очень обрадовалась, так как знала, что у меня теперь есть теплая одежда, пусть хоть не новая, но ещё пригодная к носке, - мне её подарили работники нашей больницы, имеющие детей моего возраста.
     Боязнь перед детским домом не покидала меня всё это время. Я понимала, что моё нахождение в больнице подходит к концу, и поэтому, изо всех сил заставляла себя стать похожей на смелых героинь своих любимых сказок. Но, лишь чувство того, что мне, возможно, придётся там прожить не долго - пока мама не станет счастливой, и не решит забрать меня домой,- окончательно развеяли страх перед жизнью в приюте. Теперь в мою душу снова ворвалась сказка.
     Вдохновленная давно забытыми чувствами, я быстро сбежала по ступенькам больничного крыльца, и моему взору открылся сказочный скверик с растущими в нём деревьями. Они, подобно рыцарям, охраняли своими могучими стволами маленький заброшенный фонтанчик, с рядом стоящими возле него двумя скамеечками, словно пары влюбленных, разлученных этим фонтаном - фонтаном их горьких слез. А чтобы осушить их, со всех округ слетались птицы, но он наполнялся ими вновь и вновь.

     Звонкий стук женских каблуков вырвал меня из моего мирочка. Оглянувшись, я заметила, идущую быстрым шагом экстравагантную женщину, не обратить внимание на которую, было просто невозможно - её голову украшала роскошная копна огненно рыжих волос, формой напоминающая огромный шар, или как я тогда подумала, гигантский апельсин.
Я не могла оторвать от неё своего взгляда. Увидев это, она, немного смутилась, нахмурила брови, и, что-то проговорив себе под нос, вошла в здание больницы.

- Л-и-и-за! – Позвала сопровождающая меня на прогулке медсестра, сделав последнюю затяжку и выбросив окурок в урну,– Пошли на обед, хватит на сегодня гуляний!

     Спустя несколько минут, я уже сидела в столовой и вырисовывала пальцами по влажному столу незамысловатые узоры, ожидая традиционную в этот день гречневую кашу с подливкой и мясными тефтелями. Столовая была единственным местом в больнице, где я находилась с огромным удовольствием, попадая каждый раз в плен необыкновенных, как мне тогда казалось, ароматов еды, которые оказывали на меня просто магическое воздействие.
Вот и в этот раз, съев все до поселений крошки и вылизав начисто языком тарелку, я долго не осмеливалась подойти и попросить себе добавки. Все же, так и не решившись сделать это, я положила себе в кармашек, недоеденный кем-то кусочек белого хлеба, допила свой компот и отправилась к себе в палату.

-Почему к тебе никто не приходит? – Спросил меня, сидящий на своей койке мальчик лет двенадцати, поступивший к нам пару недель назад.

- Я не могу тебе этого сказать, потому что… это не твоё дело. – Не зная, что ответить, нагрубила я ему, и, увидев на своих колготках засохшее пятно подливки, рьяно принялась его вытирать.

 -Твой секрет, и не секрет вовсе, его давно уже все знают. Ты сирота, и у тебя никого нет, а, отсюда, ты, скорее всего, поедешь в детский дом, ну или может быть, тебя кто-то удочерит.

Я ничего не ответила ему, так как он мне сразу не понравился, ведь он был так похож на мальчишек с моего двора, которые всё время дразнили меня.
     Желание исчезнуть из этого мира навсегда, снова ворвалось в мою раненную душу.

- Лиза, девочка, а ну-ка проснись, к тебе пришли. – Эти слова проникли в мой сон и разбудили меня.

- Мама! Мамочка! – с этими словами, я, вскочив с постели, босая пулей помчалась в коридор, - неужели, мама решила приехать за мной? – эта мысль опережала моё тело.

Но каким же горьким было мое разочарование, когда, я выбежав в коридор, вдруг натолкнулась на ту женщину, с волосами цвета апельсина. Испугавшись, я попятилась назад, но Игорь Эдуардович, сопровождавший её, взял меня за руку и подвел к ней.

- Лизочка, познакомься, это Мария Ивановна. – Представил мне её доктор.

- Здравствуйте, – окончательно проснувшись, растеряно поздоровалась я.

- Узнаю, ту любопытную девочку в парке. Мне казалось, что ты просверлишь меня своими угольками насквозь, – улыбнувшись, обратилась она ко мне.

-  Извините меня, но я никогда не видела такой прически, - ответила я, кротко взглянула на её лицо и испугалась белизны её кожи, словно под ней не было ни капли крови.

– Видишь ли, Лизочка… - Вклинился в разговор Игорь Эдуардович, – Мария Ивановна, подруга твоей мамы. Она приехала, чтобы присмотреть за тобой, пока мама будет отсутствовать, решая свои дела.

- Зачем вы меня обманываете, Игорь Эдуардович? Вы думаете, что я маленькая и ничего не понимаю?! Ведь я слышала, что вы говорили обо мне и моей маме. Я знаю, что мою маму лишают родительских прав, а я буду жить в детском доме.

     Мария Ивановна стояла с удивлением на лице, явно чувствую себя не в своей тарелке. Затем, словно вспомнив, зачем она сюда пришла, заговорила со мной.

- Не бойся меня, Лизочка, я действительно приехала по поручению твоей мамы. Дело в том, что она позвонила мне на днях и попросила забрать тебя. В прошлом, мы с ней школьные подруги. А то, что ты не знаешь меня, так это, потому, что мы с ней не виделись ровно столько, сколько тебе сейчас лет. Потом, если будет интересно, я тебе о нас всё расскажу, и даже, покажу наши школьные фотографии. – Объяснилась Мария Ивановна, и, замолчав, свела губы в тонкую неподвижную линию, очерченную ярко-сливовой помадой.

- Ну, хорошо Лизочка, до выписки у вас будет еще достаточно времени, чтобы друг друга хорошенечко узнать, ведь Мария Ивановна будет тебя проведывать. Думаю, вы подружитесь. Но, а сейчас беги к себе в палату и подготовься к завтраку, - подвел черту нашему первому знакомству Игорь Эдуардович.

Я ушла, не попрощавшись с ней, надеясь, что она, обидевшись на это, больше никогда не сюда придет.

- Не принимайте близко к сердцу, Мария Ивановна, ведь мы с вами понимаем что жизнь делает с детьми, лишенными родительского тепла, -  успокаивал её доктор, увидев на её лице расстройство.- Ведь, что такое дети? Они - лишь отражение наших неудач, и заложники несбывшихся надежд.

Мария Ивановна понимающе кивнула головой, озадаченно продолжая смотреть мне вслед. По выражению её лица, можно было догадаться, что в этот миг она ругала себя за слабохарактерность, проявленную, когда мама попросила её забрать меня к себе.

 - Лиза! – Обратился ко мне, зайдя в палату, Игорь Эдуардович, - я тебя, девочка, понимаю, и то, что ты чувствуешь сейчас, но, поверь мне, старику, детский дом не самое лучшее место для такой славной девочки как ты. Пойми, ведь многие, оказавшиеся там, мечтают о семье, пусть даже с приёмными родителями, но семье, где обитает забота и родительское тепло. Ты ведь этого всю свою жизнь ждешь? Знаю, и Деда мороза ты об этом же просила.

- Я не этого просила. Я хотела только, чтобы мама моя была счастлива и… полюбила меня! Но, Дедушка Мороз, наверное, не прочитал моего письма.

Слезы покатились по моим щекам, будто хотели приласкать меня собою. И как за плохим сценарием, доктор достал носовой платок.

- Ну, это он пока не прочитал,- вытирая мне слезы, успокаивал доктор,- ведь помощников у него кроме Снегурочки больше-то и нет, да и старенький он уже, а писем-то от вашего брата не счесть, вот, он, наверное, и читает их до сих пор. Да, и потом ведь, на исполнение желаний ему тоже время требуется. Надеюсь, что скоро и до ваших писем очередь дойдет,- обратился теперь он ко всем детям, находившимся в палате,- вы, главное, верьте! Потому как, во что верит ваше сердечко, то и, обязательно, сбудется.

- А, это правда, Игорь Эдуардович? – почти хором, словно их всё время интересовал только этот вопрос, спросили дети.

- Конечно же, правда, мои дорогие! Но, чтобы вы окончательно поверили моим словам, я раскрою вам свой маленький секрет. - Тепло улыбнувшись, проговорил он,- только пообещайте мне, что этот секрет вы сможете сохранить в тайне.

- Конечно, обещаем! Мы никогда, никому не расскажем о нём, - снова, как по взмаху дирижерской палочки, прозвучал детский хор.

- Ну, после такой дружной клятвы, я могу быть спокоен, что кроме нас о нем никто не узнает. Среди вас, дорогие мои, - продолжал он,- знаю, не все слышали историю про Ванечку, рассказанную мною?

- Узе все знают. Мы с Лизой всем ласказали истолию пло Ванечку. Но поцему-то они нам не велят, а только длазнятся и обзываются,- пожаловалась Анечка.

Врачи диагностировали у неё воспаление легких, поэтому она, как и я, уже второй месяц находилась в больнице.

- Ну, раз так, тогда ответьте мне на такой вопрос: а если бы сейчас, перед вами здесь оказался бы тот самый настоящий Ванечка, но не маленький мальчик, а уже, конечно, взрослый дядя-доктор, вы бы поверили в его рассказ? – немного, казалось, приоткрыв свой секрет, продолжал интриговать он.

Конечно,- заинтересованно протянули дети.

- Ну, тогда будем знакомы, я - тот самый Ванечка!

- А вот и нет, вас Иголь Эдуалдович зовут! – разоблачила доктора Анечка.

- Аннушка, так это и есть мой секрет. Я вот и придумал другое имя себе, чтоб никто не догадался, – улыбнувшись, сказал доктор.

- Вот это да, Ванечка – это сам Игорь Эдуардович! – Шепотом, обменялись первым впечатлением дети.

     Последующим вопросам от них, казалось, не будет и конца, словно они были заранее ими подготовлены, зная, что доктор, откроет свой секрет и с радостью будет на них отвечать. В тот миг, сила слов Игоря Эдуардовича, возымела надо мной небывалую силу, окончательно погасив так долго бушевавший в моей душе огонь противоречия, не позволяющий принять помощь рыжеволосой женщины.

     Вот и подошел день моей выписки из ставшей мне уже родной больницы. Я, одевшись, сидела на своей койке, не решаясь выйти в коридор к ожидавшей там меня Марии Ивановне. Я боялась, что при виде её, слёзы, заполнившие до краёв мои глаза, могут разлиться рекою. Столько любви и заботы, подаренной мне тут я не получала за всю свою полную лишений жизнь, поэтому мое нежелание покидать эти стены, а также, страх перед неизвестностью, окончательно сковал каждую клеточку моего тела. Но история детства Игоря Эдуардовича настолько сильно затронула мою душу, что в ней опять проснулись уснувшие за долгие месяцы болезни силы. И я, как будто припоминая данное когда-то себе обещание быть сильной и ничего не бояться, поднялась с кровати, взяла свой скромный багаж и медленно пошла к Марии Ивановне.
     Тогда Игорь Эдуардович, несмотря на свою откровенность, всё-таки мне не поведал правды о том, что маму лишили родительских прав, а моя, якобы временная семья, навсегда останется моим конечным приютом. Об этом проговорился мальчишка с моей палаты, случайно подслушавший, как и я однажды, разговор в ординаторской.

-Здравствуй, Лиза. – Немного холодно поприветствовала меня Мария Ивановна и протянула руку, чтобы забрать у меня пакетик с вещами. Положив его к себе в сумку, она достала из неё яблоко и протянула его мне.

-Спасибо, я не хочу, - поблагодарила её я, и она засунула его обратно.

Я заметила, как из своего кабинета вышел Игорь Эдуардович и направился к нам. В этот раз доктор был немногословен, и на прощание он всего лишь крепко обнял меня, еще раз напомнив, чтобы я не переставала верить в свою мечту. Затем подписав кое-какие документы, он пожелал нам счастливого пути, и, сославшись на неотложные дела, быстро удалился. Мы шли по коридору, а позади нас слышался плач маленькой Анечки, которой, как и мне, не хотелось прерывать нашей дружбы. Я обернулась и увидела ее возле своей мамы, сидевшей на корточках рядом с ней, пытаясь её успокоить. Помахав им рукой, я побежала догонять Марию Ивановну.

     В метрополитене было очень людно, мы на силу втиснулись в заполненный до отказа вагон, тот, издавая сказочный шум, повез нас в неизвестном направлении. Всего несколько раз в своей жизни мне посчастливилось побывать здесь - мама всегда говорила, что под землей ей становиться страшно, поэтому мы, в основном, передвигались наземным транспортом. И все-же, в те редкие моменты, когда нам доводилось спускаться в это полное волшебства подземелье, я могла забыть обо всем на свете, и фантазировать до бесконечности.
     Вот и сейчас, образы, нарисованные моей фантазией, отвлекали меня от терзающих мыслей, - я с любопытством изучала все, что попадалось на моем пути, на какой-то миг, забыв, что рядом со мною находиться неразговорчивая рыжеволосая женщина, которая теперь будет моей приёмной мамой.
     Моё воображение открывало темные хода пещеры, украшенные разноцветными каменьями, где каждые несколько минут появлялись, чтобы поживиться людьми, огромные змеи-драконы. Их слуги, одетые в синие мундиры с красными шапочками на головах, вырастали из-под земли, словно тролли. Они взмахивали волшебными палочками, чтобы закрыть чрево драконов, когда оно уже было полностью набито людьми, и прогнать их прочь.
     Сойдя с эскалатора, мы оказались среди толпы людей снующих туда-сюда, словно пытаясь найти выход из этого жуткого подземелья. От представления того, что меня скоро тоже проглотит дракон, мне стало очень страшно, и я, схватив руку Марии Ивановны, прижалась к ней настолько сильно, что она, сначала удивленно посмотрела на меня, потом, улыбнулась, и обняла за плечи.

-Не бойся, деточка,- сказала она.

Её слова разлились по моей душе теплою рекой, развеяв мрачные созданные мною образы, как лучики добра, ворвавшись в это злое царство.

- Лиза, не спи, следующая станция наша! – вернула меня из моих сказок, Мария Ивановна.

     Поезд медленно остановился на станции “Театральная” и нас в буквальном смысле вынесло неистовой толпой прямо к эскалатору, который недовольно скрежеща зубами, что мы так быстро уходим из логова дракона, своим стальным языком вынес нас из подземного царства.

– Пять с повидлом, пожалуйста, – подойдя к булочному киоску, сделала свой заказ Мария Ивановна, и оглянулась посмотреть, где я.

     За всё время, проведенное нами в пути, она почти не разговаривала со мной, а в те редкие моменты, когда ей казалось, что я этого не вижу,- хотя её колючий взор можно было ощутить даже спиной - она изучала меня взглядом.
     Иногда, заметив, что мои глаза, пытаются вывести её на безмолвную беседу, она могла лишь изобразить улыбку на лице, и отвести взгляд в сторону. В этом я увидела сходство с моей матерью - высокомерие королевской особы, так сильно оттолкнувшее меня от этой женщины в начале нашего знакомства. По прошествию лет, я поняла, что это был всего лишь образ, однажды безвкусно созданный ею, и примеренный на себе в подражание моей маме, который Мария Ивановна пронесла через всю свою жизнь.



                                                                    Глава седьмая

                                                                     Новая семья

     Рано наступившая в этом году весна пахла как никогда волнительно. Было в ней что-то такое, с чем мне никогда не приходилось сталкиваться. Ведь, я всегда точно знала, что со мной может произойти в ближайшее время; знала, что любые незапланированные «мероприятия» Софьи Сергеевны как всегда должны привести к известному финалу…. Но этой весной в мою душу поселилось чувство какой-то странной неопределенности. Оно тревожило меня, и, одновременно, вселяло надежду в то долгожданное чудо, которое так долго я ждала всю жизнь.
     Всё было для меня новым - начиная от подаренной добрыми людьми одежды, которая была как никогда красивой и удобной, до страха от предстоящего знакомства с чужой семьей. Я осознавала, что это будет очередной этап в моей полной испытаний жизни. Но какой? Хорошим он окажется или же плохим – надолго останется для меня загадкой. Послушно шагая за апельсиново-волосой женщиной, я изо всех сил заставляла себя больше не думать об этом.

- Желание Ванечки, тьфу, Игоря Эдуардовича ведь сбылось, значит и моё обязательно сбудется!.. – С уверенностью бормотала я себе под нос.

     От таких размышлений мне стало намного веселее. Я смогла отвлечься, и постепенно начала замечать, как открывается моим глазам место, куда мы приехали. Оно совершенно было не похожее на то, в котором жили мы с мамой - словно страна чудес открылась моему восхищенному взору. Раньше мне никогда не приходилось здесь бывать. Я даже представить себе не могла, что где-то в этом городе может быть так величественно красиво. Увиденное мною окончательно заполнило мое сознание, а воображение унесло меня далеко от реальности.
     Новенькие высотные здания тянулись ввысь разноцветными башнями, касаясь своими вершинами небес, словно сказочные скалы. Задрав как можно выше голову, я водила пальцем по сверкающим в лучах солнца окнам, пытаясь их сосчитать. В моем родном дворике самым высоким зданием считалось рыжее кирпичное строение, стоящее на углу шумного перекрестка. Было в нём ни много ни мало, а целых шесть этажей. Тогда мне это казалось просто фантастической высотой. Мечтала я, что когда вырасту, то обязательно поселюсь под самою крышей, там, где свои домики вьют голуби.
     С любопытством разглядывая все, что попадалось в поле моего зрения, я вдруг заметила сверкающую наклейку на стене дома, и подбежала ближе. Разглядев в ней  фантик из-под шоколадного батончика, я, по привычке, радостно сорвала его со стены. Словно опомнившись, я украдкой  оглянулась по сторонам, и, убедившись, что за мной никто не наблюдает, сунула его в карман. Мои опасения быть пойманной за этим занятием, были не беспочвенными, ведь мне очень не хотелось, чтобы и здесь кто-нибудь узнал, что я собираю на улице бумажки из-под конфет. В моем родном дворике именно по этой причине меня так обидно дразнила детвора, обзывая помощницей Фрекен Бок. Прозвище «Фрекен Бок» они дали строгой женщине, которая подметала нашу улицу по утрам, и постоянно гоняла их за то, что они разжигали костры на детской площадке. Поначалу, я обижалась за то, что они дразнили меня, но потом, подумала, что, вероятно, они просто не знали о том, что мне никогда никто не покупал сладостей. Но, не смотря на всё это, я все-таки продолжала собирать свою коллекцию.
     Принеся фантики домой, я старательно их выглаживала утюгом через вафельное полотенце, затем - завернув в них всё, что могла найти в доме: тряпочки, вату, обрывки газет, всё, что ни попадя, склеивала, и, сев напротив своей необыкновенной «шоколадной» коллекции, понарошку, жадно, с аппетитом, представляя себе её восхитительный вкус, поедала.
     Если вернуться к прозвищам, которыми я так щедро была одарена, то помимо «помощницы Фрекен Бок», «старушки», была у меня еще одна, и приобрела я её уже благодаря возрастным изменениям моего тела. Тогда мне казалось, что такие изменения затронули лишь меня одну в школе. Как-то за одни только летние каникулы, я умудрилась обогнать всех в росте – и прозвище «страус» приклеилось ко мне тут как тут. Это ранило меня еще больше. Ведь все девочки как девочки - остались маленькими и красивыми, а я - превратилась в уродливого длинного страусенка.
     И лишь, только сейчас, оказавшись среди этих высоченных зданий, я снова стала себя ощущать маленькой беззащитной девочкой.

- Лиза, не лови гав, потеряешься! Быстро догоняй! – Раздалось где-то почти в конце двора.

     Я только и успела заметить, как медленно плывущий силуэт рыжеволосой женщины, словно неуловимое видение, скользнул за угол еще одного высоченного панельного здания. Тогда, я, наконец, утвердилась в том, что Мария Ивановна действительно была очень похожа не только на мою маму, но еще из-за своей прически: и на апельсин, и на солнце, которое заслоняло собою бирюзовые небеса. Я широко улыбнулась, и с этими мыслями побежала её догонять. Звонкий стук каблуков, разлившийся по всему двору, выдавал её присутствие.

- Заблудиться я уж точно никак не смогу! – Пробормотала я.  

     Я снова взглянула на небо, и в моей голове пронеслась новая сказочная феерия, где Мария Ивановна была злато-волосой феей, и её похитил повелитель небесных сфер. От большой любви к ней, он позволил людям построить эти высоченные башни, так, чтобы они словно лестницы вели к небесам, а он с возлюбленной – по ним спускаться на землю, и часами гулять в саду любви.

Всецело погрузившись в захватившую меня историю, я едва не рухнула на землю, споткнувшись о высокий бордюр.

Ой! – Тихо вскрикнула я, и быстро спустилась с небес.

     Будучи уже более внимательной, я дошла до того самого угла, где скрылась Мария Ивановна, и увидела её радостно разговаривающей с какой-то женщиной. Та увлеченно её слушала, придерживая у себя на голове платок от порывов ветра. Мария Ивановна, словно ощутив на себе мой взгляд, оглянулась, и, подав рукой знак, чтобы я немного подождала её, снова окунулась в беседу. Немного постояв на месте, я продолжила знакомство с неизвестной для меня территорией. Она манила меня словно открытая книга.
     Оказавшись под огромной аркой, соединяющей еще два величественных здания, я едва не свалилась на землю, но уже не от дворового вихря, а от сильного толчка в спину.
Оглянувшись, увидела кого-то в ярко-красном блейзере, пролетевшего мимо меня, словно пуля, на своем сверкающем в лучах солнца зеленом велосипеде.

- Стой! Вуди!– Послышалось неподалеку.
    
     Подпрыгнув на месте от испуга, я увидела мчащуюся с палками в руках толпу дворовых мальчишек моего возраста.

- Знакомая ситуация… - Подумала я.

- Жди беспощадной мести, Вуди Вудпекер! – Промчавшись возле меня, пропищал какой-то взъерошенный, словно дикобраз мальчишка.

Будто на мгновение, я снова оказалась в своем родном дворе, но с той лишь разницей, что все эти обидные слова летели уже не в меня, а в этого странного Вудпекера.
Сейчас то, я знаю, откуда у меня тогда взялось столько смелости,- ведь в этом Вуди я увидела себя,- и мне до зуда в ладошках захотелось его защитить. Набравшись смелости, я на ходу схватила за рукав одного из преследователей.

-Не трогайте его! – Крикнула я, вызвав весь гнев толпы на себя.

     Мальчишка так громко завопил, что вся команда остановилась и ринулась на меня, позабыв на время о Вуди.

- Ага! Вот этот тайный агент, который стучит ей о наших планах! – Подбежав, крикнул мне прямо в ухо самый задиристый мальчик из толпы. И вся остальная шпана, как по приказу, окружила меня «Велико-китайской стеной».

Моя смелость тут же была окована свинцовыми цепями, а слова в свою защиту, были заперты амбарным замком у меня во рту.  

-Мы догадывались, что у нее есть сообщник!.. Вот она! Она также будет покарана! – Произнес свою речь вожак стаи.

Неожиданно, из-за угла показалась веснушчатое лицо Вуди, и я увидела, что это – девочка лет восьми. Она, притормозив велосипед, стояла одной ногой на земле, другой на педали, - замерев на старте, чтобы сорваться с места, если вдруг за ней бросятся вновь.

Её появление, словно освободило меня из плена, и я ощутила нарастающую во мне смелость.

- Мальчики, скажите мне, а зачем же вам Вуди? Она ведь девочка! Вы, разве, не знаете, что девочек нельзя обижать?!.. – Уверенно пристыдила их я, и мельком посмотрела на место, где только что была Вуди.

- Похоже, она решила уехать, оставив меня на растерзание этим злостным обидчикам. - Подумала я, с нахлынувшим на меня чувством безысходности.

- Мы давно хотим проучить эту нелюдимку! - Крикнул главарь.

-Но, за что?! Неужели она вас так сильно обидела? – С дрожанием в голосе, спросила я.

- Вот ещё, не хватало… - С ухмылкой ответил один из мальчишек.

- Тогда почему вы так ненавидите её, и бегаете за ней с палками?.. – Не унималась в расспросах я.

Но вдруг я одернула себя, опомнившись в каком незавидном положении, нахожусь. Помня о своем горьком опыте из жизни со вспыльчивой матерью, решила, что мне не стоит вызывать у этих задир приступы ярости.

- Потому что она… рыжая… – С умным видом произнес главарь.

- И смеется как Вудпекер из мультика! – Засмеявшись, добавил мальчишка с прической дикобраза.

     Словно подслушивая наш разговор, Вуди, неожиданно для всех и, похоже, для самой себя, выскочила из-за угла, и, встав в очень странную позу, начала размахивать руками, изображая какие-то нелепые движения. Мальчишки вместо того, чтобы испугаться, как запланировала Вуди, увидев это представление, громко залились от смеха, и стали передразнивать её, вставая в такие же, как она позы.

- Наверное, она хочет отвлечь их внимание, чтобы я могла спастись от их расправы, – быстро сообразила я. – Но я не трусишка, и не оставлю её одну! Больнее, чем била меня мама, никто не сможет!
    
     Подражая движениям Вуди, я впервые в своей жизни бросилась в драку.

     Неистовая Вуди не останавливалась ни на минуту. Она старалась как можно выше подпрыгнуть, демонстрируя свои «куриные» мышцы на тоненьких веснушчатых ручках, и при этом еще издавать какие-то странные пугающие звуки, похожие на писк годовалого ребенка.(Позже я узнала от неё, что эти упражнения, которым мы так пытались разогнать мальчишек, называются - каратэ, а навыки владения ими она обрела во время совместных просмотров телефильмов со своим отцом – заядлым поклонником творчества Чака Норриса и Джеки Чана. Спустя время, когда тело её отца, принимало на диване горизонтальное положение, а после, впитав несколько новых для себя приемов, засыпало, она перед телевизором начинала свои тренировки.) 
     Недолго нам пришлось показывать, какими талантами мы владеем, разъяренная толпа ненавистников всех рыжеволосых девочек, с криками сбила нас с  ног, и, навалившись, начала вдавливать в асфальт.

Из-за сдавленной грудной клетки я не могла вдохнуть ни глотка воздуха, и почти уже потеряла сознание, как вдруг, из-за угла арки, где гуляет могучий ветер, вынырнула Мария Ивановна. От увиденного ужаса, она выронила из рук свою сумочку,  и с бранными словами бросилась разгонять шпану.

- Я бы никогда не стала драться… - оправдывалась я, как только мальчишки разбежались. – Но я же не могла оставить Вуди в беде! – Чуть не плача, протараторила я, посмотрев на веснушчатую девочку.

- Вуди?! Ну, всё, с меня хватит! – Раскрасневшись от злости, выпалила она.

Вуди испугавшись, что мне еще и от Марии Ивановны попадет, виновато подошла к ней, на что та, вместо жалости, строго указала девочке рукой в сторону дома. Вуди подняла с земли велосипед, и покорно, хромая, побрела в сторону подъезда.

- Негодяйка, не успела приехать, как тут же ввязалась в драку! Вся в мать… яблоко от яблони… - Недовольно прошипела на меня, и скорым шагом пошла вслед за Вуди.

     Не желая больше расстраивать её, я поспешила вслед за ней. Апельсиново-волосая женщина, забрав у Вуди велосипед, вела  его рядом с собой. Вуди виновато потупивши взгляд в землю, молча, шла рядом. Мария Ивановна вдруг остановилась, будто, осознав, что была слишком строга с нами. С величием королевской особы она оглянулась на меня, улыбнулась еле уловимой улыбкой, и скомандовала мне ускорить шаг, иначе обед, который приготовили в мою честь, остынет. Вуди обрадовавшись, что гнев сменился на милость, жестом показала знак о’кей, и уже деловито, словно подражая Марии Ивановне, зашагала рядом. Желая загладить свою провину, я подбежала к ней и взяла из её рук велосипед. В знак благодарности она посмотрела на меня своими холодными, как лед голубыми глазами, по её губам пробежала слегка уловимая улыбка.

- Что с ногой? – Спросила Вуди Мария Ивановна, увидев, что та прихрамывает.

   Словно ожидая этого вопроса, Вуди начала лить слёзы и прихрамывать еще сильнее. Мария Ивановна, создав на лице злобную гримасу и выдав триаду бранных слов в наш с Вуди адрес, взяла её на руки. Их рыжие волосы, играя в лучах солнца, соединились в единый оттенок чистого золота, а ветер искусно соткал из них волшебную паутинку, и мне сразу стало ясно, кто такая Вуди, и кем ей приходится Мария Ивановна.
    Они молча шли. Я брела, ведя велосипед позади них.

 - Теперь я - какой-то агент у этих апельсиново-волосых людей…



                                                                   Глава восьмая

                                                                   Бабушка Нюра

Ванная комната искрилась от летающих в воздухе мыльных пузырей. Вуди, сидя со мной в ванне, в пушистой как снег пене, пускала их коктейльной трубочкой. Какие-то пузыри радужными шарами падали, растворяясь в белоснежной пене, какие-то - полусферами зависали на мокрых стенах, напоминая собой растолстевших лягушек, которые, словно набрав полные груди воздуха, в надежде покорить нас своим пением, лопались, едва начав свои арии, осыпали наши головы мелким искрящимся дождиком.

От обилия пены и пузырей ванная комната мне казалась небесным облаком. Необычайно широкая и длинная в ней ванна была похожа на индейскую пирогу, а Вуди с трубочкой в маленьком рту - на краснокожего индейца, выпускающего из духового ружья отравленные стрелы. Раньше мне никогда не приходилось видеть такую большущую емкость для купания, ведь дома у мамы она больше походила, если не на корыто, то на что-то очень близко напоминающее раковину.

- В вашем возрасте… - разорвала нашу пузырьковую феерию бабушка Нюра, – у нас такого не было, чтоб взял и набрал из крана водицы, да еще и полную ванну, - ведёрками издали её натаскать надобно было…

Первое впечатление от знакомства с бабушкой у меня произошло, когда она ловко увела нас мыться, едва мы с Вуди – понурые и чумазые - переступили порог квартиры.

В белоснежной, длинной, до самых пят сорочке, больше походившей на платье, выделанной из грубой льняной ткани ручной работы и обильно вышитой гладью с васильками небесного цвета, небольшого роста бабушка, предстала в моем воображении доброй феей, появившейся словно из неоткуда, услышав, что нам с Вуди требуется помощь. Её ноги украшали высокие, похожие на сапожки, вязанные тапочки. Ухоженные седые волосы, аккуратно заплетенные в две толстые косы и заколотые резными деревянными гребнями, еще больше подчеркивали образ доброй волшебницы. Глаза настолько сильно излучали энергию добра и любви, что её посеченное временем лицо казалось мне белоснежно-белым. Она смотрела на меня таким тёплым обволакивающим нежностью взглядом, отчего меня переполнило чувство растерянности (ведь для неё я - лишь незнакомая девочка), и неизвестное до этого чувство родства и близости - словно мы всегда с ней были вместе.

Она сразу поняла, что нас ждет, поэтому, пообещав Марии Ивановне, что вымоет нас не хуже Мойдодыра и проведет воспитательную беседу, прямиком повела в ванную комнату.

В этот день, благодаря её доброте, хоть и с небольшой отсрочкой, но нам  всё же удалось избежать гнева апельсиново-волосой женщины.

- А издали это откуда? – полюбопытствовала я, и, случайно вобрав в нос пены, громко чихнула. Впервые, за все время нашего знакомства, Вуди хихикнула, чем вызвала у меня непреодолимое чувство радости. И я, чтобы окончательно её развеселить, специально, еще раз, набрала в нос пены и снова громко чихнула. Смех Вуди ласкал мой слух звоном колокольчиков.

- Из речки, деточки… глубокой и о-о-очень опасной, – дождавшись пока Вуди прекратит смеяться, бабушка продолжила с нами разговор, - в те времена водичку-то все оттуда черпали. Речка тогда нас и поила, и кормила… хоть и строгая была… и таинственная.

- Таинственная?.. – с любопытством спросила я.

- Да, деточки. Люди в деревне тогда думали, - продолжила бабушка,- что поселилось в ней какое-то чудище - уж много душ человеческих загубила… да и зверья всякого с домашней скотиною.

- А вы не боялись туда ходить?.. – Не унималась я.

- Это я сейчас всего боюсь… а тогда у нас одно желание было – увидеть того душегуба.

- И как, увидели?.. Расскажите нам про него!..- С неприсущей мне наглостью, словно забыв, что передо мною стоит едва знакомый мне человек, я продолжала третировать своими вопросами бабушку.

- Ох… давняя эта история, всего уже и не припомню… - продолжала бабушка. - Мне тогда жутко страшно было… А вы... не испугаетесь?.. Улыбнувшись, посмотрела на нас бабушка.

- Нет, конечно!.. – выпалила я в ответ, будто ждала, о чём именно должна спросить нас бабушка, и перевела взгляд на Вуди. Та, чтобы не показаться передо мной трусишкою, утвердительно кивнула головой, но в её глазах можно было прочесть, насколько история, которую мы сейчас услышим, будет действительно страшной.

- Ну, хорошо, внучатки, слушайте! – сев на рядом стоящую с ванной табуретку, седоволосая фея начала свой рассказ. - Давно это было. Как я уже и говорила, была я тогда примерно вашего возраста. Из нашей деревни, к той самой речке, вела всего одна тропинка, кругом же были - непроходимые топи, с густо поросшими камышами. Мама мне тогда строго настрого наказывала ходить только этой тропинкой, и нигде не сворачивать. Но в деревне тогда у всех стоял один вопрос: что ж за чудище поселилось в речке? И я как-то подумала: раз тропинка к речке одна, то может чудище видит нас, когда мы по воду ходим. Тогда-то я и прибегла к хитрости - чтобы наконец увидеть его. И вот, одним ранним утром, я шла уже по новому пути - сквозь камыши. В одной руке у меня - небольшое ведёрко (я маме сказала, что пошла по воду), в другой – палка, с помощью которой я расчищала себе дорогу. Не дойдя до берега, чуется мне тоненький мышиный писк. Бурное течение реки несло маленькую полевую мышку. Мне стало жалко её. И я зашла по пояс в речку, в надежде достать её своей палкой. Но сильный поток реки относил её всё дальше от меня. Тогда я схватила своё ведёрко, и, сломя голову, бросилась вдоль берега догонять её. И вдруг на моём пути вырастает непроходимая стена из камыша.

Бабушка так увлечённо, с детским азартом и переполняющими её сердце чувствами, проведывала нам события того незабываемого дня, словно всё это приключилось с ней вчера, мне казалось, будто перед нами сидит девочка, которая, тайком от родителей, закрывшись в ванной комнате, делится приключениями со своими подружками.

Моё внимание привлекло лицо Вуди. Оно красноречиво передавало все те чувства, которые витали в воспоминаниях бабушки: испуг - быстро переходящий в удивление, оттенки радости - меняющиеся со скоростью молнии на более холодные тона. Никогда мне еще не приходилось видеть столь быструю смену эмоций. Меня забавляло это, где-то удивляло, и в то же время, порождало ещё больший интерес к этой необычной, молчаливой девочке.

Бабушка, налив мне на голову шампунь, ласково, словно обращаясь не ко мне, а к той полевой мышке, прошептала, чтобы я самостоятельно вспенила себе голову и продолжила свой рассказ:

- Не колеблясь, я стала обходить камыши вброд, как вдруг с головой ушла под воду…

После этих слов, Вуди попробовала инсценировать бабушкино погружение, и, едва опустив голову и поперхнувшись водою, вынырнула, выплевывая изо рта пену. Образовавшийся под носом мыльный пузырь, рассмешил нас с бабушкой. Вуди поначалу сидела, надувшись на нас, сморщившись, сведя брови, но уже через минуту разлилась звенящим громким смехом.

 - …Место это оказалось очень глубоким. Я попыталась всплыть, но ведёрко в руке тянуло меня ко дну. Я бросила его, и всплыла... но почему-то далеко от берега. Оказалось, что меня отнесло течением… Я даже не заметила, как меня уже кружит по какой-то огромной воронки, а рядом - та самая полевая мышка. Нас, словно на карусели, гоняет по кругу зловещий водоворот. Это то самое ненасытное чудовище пытается затянуть нас с мышкой в своё глубоководное царство…

Бабушка, прервала свой рассказ, улыбнулась, чем немного смягчила наш испуг, и принялась смывать с моей головы шампунь.

- Не бойтесь, деточки, дальше будет не страшно… - с нежностью в голосе проговорила бабушка. – …Случайно рукой я цепляюсь за ветку дерева, которое росло на берегу. Его молнией переломило пополам. Верхушкою оно ушло под воду, а вот корнями всё же продолжало держаться за берег, как мы с мышкой - боролось за свою жизнь. Почувствовав надежду на спасение, я крепко схватилась за ветку, и не спеша - чтобы не оторвать - стала тянуть её к себе, перебирая по ней руками… Ах, да, чуть про мышку не забыла! Я поймала её и посадила к себе на голову. Так мы с ней и выбрались на бережок…

Ванная комната наполнилась детским радостным смехом.

- На бережку обсохла, - продолжила бабушка, - сразу было побоялась идти домой, ведь мой внешний вид и загубленное ведёрко красочно объяснили бы маме, что со мною произошло.

- Мышку тоже с собой забрали? – спросила я.

- Какой там!.. - с сожалением сказала бабушка,- стоило мне опустить её на земельку, как она махнула мне хвостиком, в знак благодарности, и убежала к своим деткам… или может как я - к маме.

Поднявшись с табуретки, бабушка принялась мыть голову Вуди. Взбив её рыжие волосы в большой пенный шар и немного помассировав, она обильно смыла их водой.

- А чудища того так никто и не увидел… - положив душевой шланг на раковину, поспешила закончить свой рассказ бабушка, - зато теперь точно все знали, где его место обитания… и врата в подводное царство.

Вуди, стараясь не пропустить ни единого слова, молча следила за каждым движением губ бабушки.

- Бабушка Нюра, это чудище еще там? – Взволновано, спросила я.

- Думаю, да, деточки…

- Сколько можно плескаться?!. – разорвал нашу идиллию, по ту сторону двери, какой-то недовольный мужской голос, отчего мы с Вуди испуганно вздрогнули.

- Не бойтесь, деточки, это не чудище, это папа Люлечки, - с иронией успокоила нас бабушка, – вытирайтесь, а я пока сбегаю за вашими пижамками.

Набросив на нас полотенца, бабушка вышла из ванной комнаты. "Люлечка?.. – Молча удивилась я, и продолжительно посмотрела на Вуди, - оказывается, у неё два имени… и одно смешнее другого… Гм… Люлечка!.. Это как люлька для младенцев, что ли? Странное имя!.."

Вуди вылезла из ванной, и тщательно стала вытирать ярко-зелёным полотенцем своё белоснежное густо покрытое веснушками тело. Моё воображение не переставало рисовать красками. Я представила себе, что она вытирается водорослями из того подводного царства…

    Цвета перемешивались с чувствами: страхом – который отголоском всё еще витал в моей голове, восторгом – что, оказывается, бабушка была такой же бесстрашной, как и я, девочкой, и печалью – что раньше у меня никогда не было такой семьи… такой бабушки, которая вот так, словно близкая подружка, рассказывала бы мне свои незабываемые истории.
Продолжение…


13 комментариев:

  1. Ждем с нетерпением!

    ОтветитьУдалить
  2. Прекрасный рассказ, я все главы проплакала!

    ОтветитьУдалить
  3. Потрясающий роман! Пишите скорее продолжение!

    ОтветитьУдалить
  4. ЭТО БЕСТСЕЛЛЕР!

    ОтветитьУдалить
  5. Какая история... в некоторых моментах пробрало до слез. А есть ли продолжение?

    ОтветитьУдалить
    Ответы
    1. Большое спасибо! Очень рада, что история Вам понравилась. Непременно продолжение будет, но немного позже.

      Удалить
    2. Спасибо за ответ. У Вас талант. Буду ждать развязку. Неужели девушка найдет в себе силы простить такую мать...

      Удалить
    3. Благодарю Вас за поддержку! Ваши слова окрыляют меня! В ближайшее время обязательно размещу продолжение...

      Удалить
  6. Я тоже очень жду продолжения!

    ОтветитьУдалить